– Тут речь о фейри. Я думаю. Наверное. Но мы созданы такими. Так это про нас, да?
– Даже не знаю, – следующий вопрос я задала, заранее страшась ответа. – А как вы… как вы создаетесь?
– Как и написано. Там все верно сказано.
Тут он принялся настаивать, чтобы я подробнее объяснила ему теологию искупления и первородный грех. Но вскоре мы отклонились от темы и заговорили о древних чудовищах, и вот уже оживленно обсуждали апокрифы и то, как архиепископ однажды постановил, что любой, кто публикует Библию, должен сохранить апокрифы, иначе будет заключен в тюрьму на год.
– А что в них?
– Безумные истории, – сказала я, сумев припомнить их лишь наполовину. – Кое-что из детства Иисуса, о том, как он оживил глиняных птиц. Юдифь и Олоферн – это, конечно, апокриф. Еще «Книга стражей»
[16] про падших ангелов и нефилимов.
– Безумные слова – это сорняки, – произнес мистер Бенджамин. – Они прорастают, даже если их выполоть. Не место им в садах.
– Так же считало Библейское общество Шотландии. И обратилось к Британскому и Зарубежному библейским обществам с просьбой не печатать этих текстов. До сих пор помню, как мой отец метался по кабинету.
– От злости?
– Он был упрям, но все же терзался. И скорее не хотел изучать эти апокрифы с нами, чем полностью их искоренять.
– Сорняки – обычное дело. От них до конца не избавишься. Я садовник, я знаю. – Он так глубокомысленно кивнул, что я не смогла удержаться от смеха.
Наши многочисленные разногласия с мисс Давенпорт только усилили мое нежелание сообщать ей о найденных бумагах. Всерьез их изучить мне удалось лишь спустя несколько дней.
Я дождалась краткого промежутка настоящей ночи, когда рыба-луна выплыла из-за темных облаков. Ее свет навевал воспоминания о том, как посреди зимы я стояла у лестницы, которая вела в подвал, и смотрела на мерцавшие внизу куски ломкого угля. Открыв бювар, я благоговейно вынула по очереди каждый листок. Осторожно перебрала их и разложила на потертом ковре.
На мгновение я позволила себе ощутить красоту незатейливой тайны, прежде чем в нее погрузиться.
Бумаги сильно различались по размеру, форме и текстуре. У некоторых были рваные края, другие были грубо обрезаны, а иные отражали свет, будто их вырвали из книги с золотым обрезом. Большинство страниц оказались исписаны все теми же загадочными символами.
Енохианский.
С этим названием я уже сталкивалась, но никак не могла вспомнить, где именно. Может быть, у средневековых гностиков? Или в домыслах Нострадамуса? Его книг у моего отца не было, но в одном из томов нашей библиотеки приводились цитаты предсказателя. Ради того, чтобы их опровергнуть.
Я перешла к тетради в кожаном переплете, которую нашла в первую ночь. И, полистав ее, заметила, что страницы исписаны разными почерками. Слова толкались и наседали друг на друга, стараясь найти свободное пространство.
«…Кое-чего они мне недоговаривают. Я чувствую это всем своим существом. Дом, в котором меня держат, неправильный, здесь все неправильно. Можно было догадаться. Они двуличны по своей природе, более того, у них есть секреты, это я могу сказать со всей уверенностью. И все же их оружие – правда. Как я могу разговорить их? Меня переполняет страх, но еще меня переполняет надежда…»
«…Они едва умеют говорить на нашем языке и скорее насмехаются над ним. Мне не удается держать соль достаточно близко. Слово Божье защитит меня…»
«…Теперь я знаю больше, чем можно и должно знать. То, чего нельзя записывать…»
Передо мной был личный дневник преподобного Джейкоба Роша. Первого миссионера.
Я захлопнула тетрадь.
Сердце бешено колотилось. Всего этого не следовало читать. Преподобный Хейл меня предупреждал, он ясно дал понять, что записи нужно найти и вернуть нетронутыми.
И все же.
Пальцы ласкали потертый кожаный корешок. В конце концов, изучать обложку преподобный мне не запретил.
Дневник был переплетен в такую тонкую кожу, что она напоминала пергамент. Свет от свечей излишне подчеркивал грубость ее выделки, однако разглядеть шрамы животного было трудно.
На задней странице обложки виднелись выжженные посередине полумесяцы, которые располагались чуть изогнутой линией. Удивленная, я прижала кончики пальцев к каждому из них. Под большим оказалась пятая метка, угольно-черная на фоне бледной кожи. Прищурившись, я разглядела в одном из полумесяцев намек на завивающиеся узоры и выемки в каждом из остальных.
Вертя в руках тетрадь, я рассуждала так: преподобный Хейл просил ее не читать; тем самым он, вероятно, давал понять: не стоит признаваться в том, что просьба не была исполнена. Не мог же он ожидать, что я обуздаю свое любопытство.
Я так мало знала об Аркадии, но после таинственных намеков мисс Давенпорт относительно судьбы предыдущего миссионера не могла не задаться вопросом: что, если разгадка содержится в его дневниках?
Я решительно отложила тетрадь и снова занялась бумагами.
«Перевод Библии на енохианский язык».
Эта фраза, написанная на безукоризненном английском, и стала моим ключом. Если предположить, что передо мной труды того, кто изучал странные символы «енохианского», то строки на латыни могут быть только переводами. Тот же вывод подходил и для заполненных однообразными, неуклюжими каракулями листов бумаги. Их вид напоминал о том, как мы с Лаоном в детстве тренировались выводить свои имена, заполняя ими страницу за страницей.
Я прекрасно владела французским и немецким, которым меня выучили ради поэтических переводов и прочих благовоспитанных занятий. Зато мои познания в латыни и греческом были довольно скудными и, так сказать, заимствованными из книг Лаона.
Тем не менее этого казалось достаточно, чтобы начать сравнивать стихи. Я не думала, что по разрозненным фрагментам сумею собрать воедино целый язык, но узнать несколько повторяющихся слов было мне вполне по силам.
Карты существуют не только для тела, но и для духа. Пусть я и была заперта в Гефсимании, моя душа пела от исследовательского азарта. Я просто не могла не вообразить, что стою на одной из границ нашего познания и вглядываюсь в темную бездну человеческого невежества.
Наверное, глупо было так думать, но последние дни я не находила себе места, а моим душе и разуму для поддержки не хватало одного лишь хлеба. Получив теперь нечто большее, я с нетерпением погрузилась в тайну.
Мои пальцы зудели от желания записать какие-нибудь из моих предположений. Не стоит пытаться немедленно осмыслять и опровергать случайные догадки, лучше отложить это на потом. Сжимая в руках дюжину разрозненных страниц, слишком легко прийти к поспешным выводам, а опыт научил меня, насколько в подобных делах важна методичность.
