– Кто-то воевал за родину, а кто-то карманы деньгами набивал, – разозлилась Дюдюня.
– Мародеры во все века существовали, – вздохнул Георгий. – Первым домой вернулся дед. В сорок пятом он по нашим нынешним меркам еще молодой был, три года до пятидесятилетия оставалось. Но война не молодит. У Федора Ильича медалей-орденов было столько на гимнастерке, что до пояса места не оставалось. И он человек прямой, лукавить никогда не умел. Если человек дерьмо, то дед так и говорил:
– Ты дерьмо, дел с такими людьми я иметь не желаю.
А председатель тогда уже успел продать дом отца Владимира Игорю Шмакову.
Георгий подлил мне чаю.
– Уж не один раз говорю: до моего рождения дело происходило. Пересказываю вам слова Федора Ильича. А тот вдруг заявил: «Выяснил, что гнездо батюшки жулик ухитрился не пойми кому продать и…» Я затаил дыхание. Ну, сейчас услышу описание кровавой битвы. Знал характер Федора Ильича, предположил, что он негодяя на тряпки порвал. Дед продолжил: «…пошел я к Шмакову поговорить. Посидели мы, кое-что обсудили. Председатель мерзавец, а Игорь ни при чем. Он просто дом купил у Филимона, у законного владельца. У отца Владимира официально детей нет, меня-то с остальными его чадами на Илью переписали. Матушка умерла. Из всех нас, братьев-сестер, только я жив остался. Дом-то получается бесхозный, батюшки нет, Ильи тоже. Без них мне народ в эмиграцию не переправить. Не смог я более никому помочь. Все. Конец пришел нашему делу. Обитель родного отца, священника, мне по закону никак не достанется. И я решил: построю новый дом».
Георгий обвел рукой комнату.
– Вот. В нем мы и сидим. Когда дед к председателю пришел с разговором о стройке, тот заюлил:
– Мы тебе самый лучший материал дадим.
Федор Ильич только кивнул. Он знал, что вход в подвал случайно не найти, люк надежно замаскирован. Илья, его отец по документам, на тот момент умер, дом пастуха за годы войны почти развалился. Дед понимал: помогать эмигрантам он более не сможет. Отца Владимира в живых нет, Илья умер. Один Федор не справится, да и контакты все потеряны. Не нужна ему подземная галерея. Когда Михаил вернулся, он поселился с отцом, женился, через несколько лет родился я.
Игоря Рудольфовича, который поселился в бывшем доме отца Владимира, местные недолюбливали. Крестьяне вообще настороженно относятся к пришлым. Рядом со мной живет Лена Марьянова, она тут родилась, но ее родители в село перебрались в пятидесятых годах прошлого века. Народ до сих пор Елене говорит:
– Ты не из наших, не из коренных.
А у Шмакова еще отчество было – Рудольфович! Кто-то пустил слух, что его отец вражеский солдат. Игорь немченок. Так называли детей, которых русские бабы от немцев родили. И плевать, что ребенок плод изнасилования.
– Постойте, – удивилась я, – война началась в сорок первом. Игорь приобрел дом несколько лет спустя. Как он мог родиться от оккупанта?
Хозяин сделал глоток из чашки.
– Татьяна, вы молодая, поэтому, услышав: «немец» – думаете о фашистской Германии. Но была еще Первая мировая война, она началась в тысяча девятьсот четырнадцатом, закончилась в восемнадцатом. Активное участие в ней принимали и Германия, и Россия. Да, боевые действия тогда вблизи Москвы не велись. Была проведена мобилизация, много крестьянских парней из разных уголков Российской империи погибло. Немцев россияне сильно не любили. А у Игоря отчество – Рудольфович. И народ решил: он точно немченок. Не стоит искать логику в крестьянских домыслах. Имя отца Игоря люди восприняли как подтверждение наличия у него нерусской крови. Кабы Шмаков попытался наладить контакт с местными, угостил бы их пару раз, если бы его жена заходила в тутошний магазин, приветливо общалась с бабами, а сын стал посещать сельскую школу, то, глядишь, лет через десять отношение к тому, кого считали немцем-врагом, могло измениться в лучшую сторону. Но Шмаковы вели себя иначе. Жили они тишком, не слышно их, не видно. Дом Игоря стоял особняком, мимо никто не ходил, сами они тоже в Кокошкине не появлялись. И Шмаков поставил такой забор вокруг участка! Ровный, гладкий, из кирпичей, сверху штукатурка, краска, по верху колючая проволока. Кое-кто из особо любопытных ходил посмотреть, чего там у немченка творится, как дом обновил, что посадил. И носом в изгородь высотой до неба утыкался, ни одной щелки в ней. На станции новых жителей никогда не видели, в местном магазине их не встречали. Одни наши сплетники считали, что дом вообще стоит пустой. Другие утверждали: Игорь шофер, возит министра, тот водителю разрешает на авто домой ездить. Он с шоссе по старой дороге катит, потом пешком от Поповки топает. Короче, выдумывали что могли. А потом, в конце шестидесятых, летом мужиков понаехало! Не милиция, другие, те, которые форму не носят. Я хорошо запомнил, у меня день рождения был, считал себя взрослым, учился в институте. Позвал однокурсников, хотел весело праздник отметить. Гости приехали, и тут такое! Повсюду агенты шныряют, жителей опрашивают. Потом дом Шмакова заперли и опечатали. По деревне разнеслась весть – немченок издевался над женщинами, убивал их, супруга ему помогала. Небось и сын тоже все знал.
Георгий встал и включил чайник.
– Печать на двери не остановит тех, кто решил поживиться чужой собственностью. Спустя короткий срок после того, как дом потерял хозяев, Клава Леонова стала кричать, что у нее пропал семнадцатилетний оболтус Павел.
– Заблудился в лесу, утонул в реке, упал где-нибудь, шею сломал, – причитала баба.
Соседи не особенно беспокоились, все считали, что Паша, как обычно, напился и дрыхнет в канаве. Но когда тот и через неделю не появился, возник вопрос: может, и впрямь беда случилась? Местные решили прочесать лес и посмотреть, не лежат ли где на берегу вещи непутевого парня. Через пару часов после начала поисков тело Павла обнаружили на пороге бывшего дома отца Владимира. Рядом с трупом лежал гвоздодер. Те, кто увозил хозяев, не заперли железную калитку, вот вор и решил поживиться. Причину смерти установили быстро. Парень полез в чужой дом, глотнув для храбрости водки, а та оказалась паленой. Но среди местных начала распространяться легенда о том, что души невинно убиенных
Игорем женщин не знают покоя, они обитают в доме мучителя и убивают каждого, кто туда хочет войти, считают, что таким образом мстят Шмакову. Чем глупее история, тем больше народа в нее верит. Никто из местных более не рисковал подойти к дому ближе чем на километр. Ребятишек матери так запугали, что даже двенадцатилетние подростки, всегда готовые на подвиги, боялись проклятого здания.
Георгий налил кипяток в заварочный чайник.
– Ну а потом у бывшего гнезда отца Владимира появился новый хозяин, Николай Петрович. Вот к нему в деревне хорошо относились. Каменев нам водопровод провел, газ.
Глава двадцатая
– Водопровод? Газ? – повторила Дюдюня. – Странно.
– Согласен, – кивнул Георгий, – конечно, странно, что неподалеку от столицы в селе нет элементарных удобств. Но благодаря Николаю люди перестали бегать к колодцу, обзавелись комфортными сортирами в домах, ванными. Центральной канализации, правда, нет, но сейчас у всех есть септики.
