– Нет, – ответил он. – Не собираюсь. Мы с Эбби рассуждали, создали ли мы что-то такое, что защищали бы это своей жизнью.
– Ну, своими телами, – сказала я. – Мы ничего не говорили о жизнях.
Он улыбнулся мне.
– Да. И нет, та работа далеко не мамина любимая; на самом деле, мама даже не подозревает о ее важности. Но я только рад, потому что могу хранить ее у себя в комнате.
– Тогда пойдем смотреть, – сказала Лейси.
Его комната была аскетичнее, чем я представляла. Я думала, она будет похожа на мою, с искусством и вдохновением на стенах. Но ничего такого там не было. Мебель была простая и современная, с ровными четкими линиями. А в углу стоял его шедевр. Это было понятно по взгляду Эллиота. В скульптуре переплетались две фигуры, тела, сливающиеся воедино. Не знаю, почему я увидела там два тела, никаких отчетливых человеческих черт в них не было. Казалось лишь, что изящные силуэты тянутся друг к другу.
– Красиво, – сказала я.
– То дерево в сокровищнице понравилось мне больше, – заметила Лейси.
Он пожал плечами.
– У всех свои вкусы.
Она покрутила браслет на запястье.
– Ты не против, если я устрою набег на твой холодильник, – хочу найти газировку, или еще что-нибудь.
– А, да, конечно. Чувствуй себя как дома. Ты хочешь чего-нибудь? – спросил он меня.
– Нет, спасибо.
Они с Лейси направились к двери. Я еще немного задержалась перед скульптурой и провела пальцами по гладкой поверхности. Она оказалась неожиданно холодной.
– Он писал мне, – сказал Эллиот, так что я даже подпрыгнула. Я думала, он ушел.
Я обернулась. Лейси не было в комнате, а Эллиот смотрел меня, стоя в дверном проходе.
– Что? – спросила я. – Кто?
– Купер. Он спрашивал, виделись ли мы с тобой. Хотел убедиться, что ты в порядке.
От этих слов мне в тысячный раз захотелось плакать.
– Что ты ему ответил?
– Еще ничего. Я и не буду, если ты этого не хочешь.
– Скажи ему, что я… – Что? В порядке? Несчастна? Я не хотела, чтобы он это знал. Все еще влюблена в него? Что со мной не так? – Ничего. Не говори ему ничего.
Он ждал. Возможно, ждал, что я передумаю, а потом схватился за телефон, будто Купер сидел там внутри.
– Мне не стоит даже пробовать с тобой, верно? Он все еще держит тебя.
Я глубоко вздохнула.
– Может быть, сейчас не лучшее время пробовать, потому что да, он все еще меня держит.
– Я понимаю.
– Мы ведь все равно можем быть друзьями? Прямо сейчас мне нужен друг.
– Разумеется.
Я кивнула на его статую.
– Действительно прекрасная.
– Спасибо. Твое мнение очень много для меня значит.
– Мое? Мнение любителя?
– Ты участвовала в профессиональной художественной выставке.
– Я недавно узнала, что это не моя заслуга.
– Это имеет значение, только если ты не веришь, что достойна этого.
Именно в это я и не верила. Он, видимо, понял это по моему взгляду, потому что поспешил сказать:
– Пока у тебя есть собственный взгляд на свое искусство, чужое мнение не важно.
– Когда ты успел стать таким мудрым?
– Всегда таким был, – сказал он игриво.
– Кстати, спасибо, что постарался вывести мою маму из дома тем вечером.
– Я видел, что она нужна тебе там. Мне жаль, что ничего не получилось.
– Все нормально. – Я чувствовала необходимость объяснить ситуацию с мамой и, почему дело было не в нем, но пока не готова была этим поделиться. – Она работает над этим, – сказала я вместо этого. – Нам еще над многим предстоит поработать дома.
– Всем нам. Пойдем, уверен, у Лейси было время приготовить нам пир.
В кухне я взяла Лейси за руку и сжала ее.
– Спасибо вам обоим, – сказала я, обращаясь к Лейси и Эллиоту. – Я и не подозревала, что мне нужно было больше друзей в жизни. Но с вами действительно здорово.
Лейси сжала мою руку в ответ.
Тридцать шесть
«Пока у тебя есть собственный взгляд на свое искусство, чужое мнение ничего не значит».
Эллиот был прав. Я слишком сильно переживала о том, что другие подумают о моих творениях. Ждала мнения родителей, Купера, дедушки. Кого угодно. Так что я сама думала о своих работах? Я обошла свою маленькую мастерскую дома, рассмотрела каждую картину. Я поспешила принять мнение мистера Уоллеса, когда он высказался о моих работах: незрелые, плоские. Наверное, я по-прежнему думала так же о своих старых рисунках. Но в самых новых я видела эмоции и глубину. Самые новые были хорошими, может быть, даже отличными. Рост был очевиден, но оставалось и куда расти. Да и разве не всегда найдется, куда расти? Разве я не буду расти и учиться, пока сама того хочу? Пока я хочу, чтобы мир вокруг меня менялся?
Я пошла обратно по тихим коридорам своего дома. Мама читала на диване. Сначала я подумала, что это книга по медицине, – она была похожа на предыдущую – похожую мама уже читала до этого, – но потом я поняла, что это роман.
Наши взгляды столкнулись, и она пожала плечами.
– Небольшой прогресс.
– Ты молодец, мам.
– На этой неделе я иду на первую встречу с терапевтом, – сказала она.
– Правда? Это же замечательно. – Я улыбнулась.
– Я рада, что тебя это делает счастливее.
– Хорошо. Иногда приходиться делать то, что нас пугает.
– Это ты сейчас и делаешь? – спросила она. – С Купером?
– Может быть… да. Я просто стараюсь освободиться.
– Держись, – сказала она.
– Ты тоже.
– У нас все будет хорошо, у нас с тобой? – спросила она.
– Да, мам. Любовь означает заботу о ком-то, несмотря на их слабости, не так ли? Ты же любишь меня, несмотря на мой сарказм и лень.
Она ухмыльнулась.
– Я люблю тебя за них.
– Знаю. – Я наклонилась и обняла ее. Несколько долгих вдохов она держала меня крепко.
– Где дедушка? – спросила я. Пришло время поговорить и с ним. Ни с кем я не была так жестока, как с дедушкой. Наверное, потому что раньше он никогда меня не подводил, и я слишком многого от него ожидала.
Она указала на заднюю дверь, и я вышла из дома. Дедушка стоял на четвереньках в глубине сада и вырывал бурьяны с грядок.
– Ты же не будешь брыкаться, правда? – спросила я, присаживаясь на подпорную стенку.
