– Знаешь, ты единственная, с кем я могу вот так спокойно сидеть.
– В каком смысле?
– В том смысле, что я люблю быть в движении. Не могу сидеть без дела. Но тебе это так хорошо удается, что и я совсем не против.
– Так хорошо удается что? Сидеть без дела?
– Ты неправильно меня поняла.
– Да ладно?
– Я просто говорю, что ты умеешь расслабляться. Это был комплимент.
Я толкнула его ногу.
– Тебе нужно поучиться делать комплименты.
Он прыснул и распаковал батончик.
– Я знаю.
Я снова раскрыла блокнот и начала зарисовывать цветы, которые пробивались сквозь трещины в скале.
– Почему ты так думаешь?
– Что я не умею делать комплименты?
– Нет. Что ты не можешь сидеть спокойно?
– Я могу. Ты посмотри на меня. У меня степень в дзене. – Он жадно укусил батончик и медленно его разжевал.
– Ты боишься заскучать? Боишься показаться скучным? – Я ткнула в него пальцем. – А-а-а, я поняла. Ты боишься оставаться наедине с собой.
Он схватился за переносицу.
– Ау, вот и наступила болезненная часть копания-в-моем-черепе.
– Значит, да? – Я не могла сказать точно, почему мне так упорно хотелось отыскать его страх. Я маскировала это желание списком и расплатой за ужасающую поездку на квадроцикле, но часть меня понимала, что это не все.
– Нет, – ответил он. – Я бесподобная компания. Жизнь со мной – сплошная вечеринка.
Я продолжила рисовать. Занятие оказалось бессмысленным и только удостоверяло меня в мысли, что у Купера не было страхов. Пора было сменить тему разговора.
– Как дела у сестры? Она все еще расстроена из-за золотой рыбки?
– Уже нет. Теперь она уговаривает маму завести птичку.
– Она движется вверх по цепи питания. Мило.
– Ты будешь показывать ту картину мистеру Уоллесу?
– Пока нет.
– Тебе осталось нарисовать еще одну?
– Нет. Точнее, не совсем. Если считать ее рыбку, я закончила пятую вчера вечером, но с той картиной что-то не так.
Он замычал.
– Ты преувеличиваешь.
– Нет. У меня еще есть время.
Пару секунд Купер доедал свой батончик в тишине. Вдали от нас волны разбивались о скалы, и вода через заводи подбиралась к нам. Пройдет пара часов, и место, где мы сидели, накроет приливом.
– Что случилось с Эллиотом, Эбби? Мы так и не поговорили об этом.
– Что значит «что случилось»? Мы повеселились на вечеринке. Или ты теперь ждешь приглашение на свадьбу?
– Он тебе не понравился?
– Кто тебе такое сказал? – В протесте мой голос взлетел на октаву.
– Я сам вижу. Мне казалось, ты хотела встречаться с художником.
– Откуда ты знаешь, что он художник?
– Он мне сказал.
– Когда?
– Не знаю.
Я закрыла блокнот и выпрямилась, но Купер остался в своем полулежащем положении.
– Я думала, до ресторана вы не были с ним знакомы.
– Все правильно, – подтвердил он.
– Во второй раз вы встретились на вечеринке. – Меня заполняло недоумение.
– Ага, но, может быть, я как-то приглашал его к себе.
– Зачем?
– Я хотел знать, с кем собирается гулять моя подруга.
Я ударила его полотенцем.
– Не приглашай к себе, Купер. Не в таких случаях.
– Так почему он тебе не нравится?
«Он не ты», – хотелось мне сказать.
– Не знаю. Он славный. Мы останемся друзьями. – По крайней мере, я на это надеялась.
– Тебе не нужен еще один друг-парень.
Я сложила руки на груди. Мне непривычно было видеть такого серьезного Купера. Иногда мы с ним язвили друг другу, но почему это началось сейчас?
– Что, прости, это значит?
– Ты сама слышала.
– Может быть, мне не нужен тот друг-парень, который у меня уже есть.
Он загреб горсть песка рядом с собой и нерешительно бросил его в мою сторону.
– Ответ трехлетнего ребенка, – сказала я, но вместе с тем почувствовала, как напряжение немножко отступило.
Он улыбнулся.
– Просто иногда ты меня расстраиваешь.
– Ты меня тоже.
Он протер глаза уголком полотенца.
– Ладно. Я больше не буду.
– Я в порядке. Я счастлива. Мне не нужен парень. Возможно, тебе и нужна девушка, чтобы чувствовать себя особенным или еще зачем-то, но мне – нет. Ясно?
– Ясно. Я же сказал, что больше не буду.
– Хорошо.
– Хорошо. – Он снял полотенце с лица и присел.
– Ты не права, когда говоришь, что мне постоянно нужна девушка.
– Окей.
– Не нужна.
– Я же сказала, окей… Просто кажется, что у тебя всегда кто-то есть.
– Неправда.
– Может быть, в этом твой страх.
– В чем?
– Ты боишься оставаться один. Запертым в комнате, без дверей и окон, без выхода. Без кого-либо вокруг.
– Почему ты прицепилась к моим страхам? Может, тебе стоит подумать о своем сне, Эбби. О своих собственных страхах. Покопаться у себя в голове какое-то время. Понять, почему ты из раза в раз перерисовываешь одно и то же. Понять, что тянет тебя назад.
От удивления я едва не подавилась воздухом. Меня ничего не тянуло назад.
– Я вполне уверена, что меня можно читать как открытую книгу.
Он нахмурился и встал.
– Наверное, мне пора домой.
Я встала следом.
– Да. Мне тоже.
Двадцать четыре
Я расхаживала по комнате взад-вперед, протаптывая широкую полоску в ковре. Купер не знал, о чем говорит. Я старалась рисовать лучше. Я старалась расти. Я старалась измениться. Разве нет?
В мыслях пронесся образ кирпичной стены, которую я все разрисовывала для директора. Я знала, что это просто сон. Но почему я все время рисовала одно и то же? Почему рисунок не менялся?
Я боялась перемен.
Мысль пришла ко мне озарением, и я знала, что права. Я заявляла, что хочу расти и меняться, но на деле продолжала ходить по кругу. Стоило мне столкнуться с переменами, и я зарывала голову в песок. Когда дедушка предложил терапевта для мамы, я его отговаривала. Когда Лейси захотела подружиться, я решила держать ее на расстоянии. Когда Купер проявил малейшее сопротивление моим чувствам, я постаралась от них избавиться. Я хотела оставаться в своем плотном пузыре, где все было пусть не идеально, но как минимум у меня под контролем.
