Он ответил, не отрываясь от вязания:
– Мой первый поцелуй.
– Прямо здесь? Я сижу там, где случались памятные события вашей жизни.
– Об этом я вам и говорю.
– Знаете, сегодня, когда приду домой, я напишу внушительное письмо… – Я замолчала. – На телевизионный канал? Мэру?
– Вам не нужно этого делать.
– Я знаю, что это не мое дело, и я не могу сидеть здесь с вами месяц или больше, но у меня получаются отличные внушительные письма.
– Сколько внушительных писем вы написали?
– Ладно, признаю, это будет первым, просто хотелось звучать убедительно.
Он улыбнулся.
– Вы меня убедили.
Я откинула голову назад и снова всмотрелась в дерево, простирающееся вверх.
– Думаю, я понимаю, что заставило вас пойти на это, – сказала я. – Вы не против, если я нас сфотографирую?
– Конечно нет.
Я приподняла камеру и сделала снимок: я на ветке, и Ланс прямо подо мной. Я решила, что прикреплю фотографию к письму папе, но был еще человек, который должен ее увидеть. Эллиот.
Я: «Приковала себя к искусству».
Он: «Ты приковалась к тому дереву?» – почти тут же ответил он.
Я: «Не совсем, но я только что поняла, почему он это сделал, и вспомнила твою скульптуру – ту, за которую ты готов на цепи. Я по-прежнему хочу на нее посмотреть».
Он: «Тебе здесь рады в любое время».
Дома я пролистала блокнот со своими набросками и некоторые из них объединила на бумаге в дерево воспоминаний: поломанная ветка символизировала сломанную кость, две ветки, переплетенные в виде сердца, означали поцелуй, гравировка на коре увековечивала прочитанные книги. А снизу я нарисовала цепь. Цепь представляла Ланса. Для картины я использовала одно из самых больших полотен, и ветви дерева заполнили все его углы. Теперь я понимала, почему Эллиоту нравилось изображать деревья. Из-за их величия.
Но моей картине все еще чего-то не хватало. Я знала, что, каким величественным это дерево ни было, я бы себя к нему не приковала.
Двадцать три
На следующий день я продолжила работать над набросками, пытаясь добавить в них что-то личное. Картиной я рассказала историю Ланса, но что насчет моей?
Сбоку от меня стоял компьютер, и сейчас он прозвенел уведомлением о новом сообщении.
Папа: «Привет, малышка».
Я улыбнулась, отложила блокнот и ответила:
Я: «Папа! Мы можем созвониться?»
Папа: «Уже набираю».
Мой компьютер зазвонил, и я навела курсор на значок видео. Папино лицо появилось на экране.
– У тебя такие короткие волосы, – сказала я.
Он провел рукой по ежику на голове.
– Здесь жарко. Товарищ меня вчера подстриг.
– Позвать маму? – Я растянулась на кровати, чтобы посмотреть на дверь, как будто она могла притаиться там и ждать приглашения.
– Я только что говорил с ней. Она в своей комнате.
Я засмеялась.
– Мне нравится, когда ты знаешь то, чего не знаю я.
– Приятно время от времени знать о домашних делах больше тебя.
Я ответила улыбкой, но его улыбка спала с лица.
– Как она? – спросил он. – Она храбрится, но я уверен, что тебе виднее, чем мне.
– С ней все хорошо. Она в последнее время выходит на прогулки. Это идет ей на пользу. А еще она пообещала мне прийти на художественную выставку.
– Так ты теперь официально участвуешь? Твой сердечный список сработал!
– Ну, нет, еще нет. В смысле, я еще не показывала свои новые работы. Но я покажу.
– Я все еще очень недоволен, что мистер Уоллес назвал тебя бессердечной. Никто из моих знакомых не может похвастаться таким же большим сердцем, как у тебя.
Я выдула воздух через губы.
– Ты так говоришь, потому что ты мой папа. И потому, что ты едва меня знаешь.
Он прищурил глаза, а я рассмеялась.
– Просто шучу. В какой-то степени ты меня знаешь.
– Я знаю, что ты саркастичнее, чем…
– Ты ступил на дорогу сравнения, зная, что зайдешь в тупик.
– Твой дедушка! – закончил он.
– Ага, неплохая попытка, но я думаю, дедушка все еще может утереть мне нос. Он старше и намного опытнее.
– К слову о дедушке, как он?
– Все еще живой.
У папы за спиной хлопнула дверь. Он обернулся.
– Мне очень жаль, – сказал он мне. – Пора идти. Отправь мне парочку фотографий твоих последних работ. И, Эбби, не позволяй никому обвинять тебя в малодушии.
– Спасибо, пап.
– Мне очень хотелось бы попасть на твою выставку.
Я пожала плечами.
– Возможно, и не будет никакой выставки. Для меня, я имею в виду, так что все нормально.
– Я тебя люблю, – сказал он.
– Я тебя тоже.
Он нажал на кнопку, чтобы завершить разговор, и на секунду на экране застыло его зернистое изображение. Я протянула руку и дотронулась до гладкой поверхности.
* * *
Я исправляла набросок коры, когда из-за двери показалась голова.
– Привет, – сказал Купер.
– Кто тебя впустил?
Он улыбнулся и вошел в комнату.
– Ты не рада меня видеть? Поэтому и повесила трубку?
– Я повесила трубку, потому что была занята, – ухмыльнулась я.
– Все еще злишься на меня за дуэль с Лейси?
– Нет. Я всегда знала, что ты болван.
Его глаза нашли мои руки.
– Чем ты занимаешься?
– Рисую.
– Ты рисуешь карандашом! Когда ты в последний раз это делала? – Он присел рядом со мной и посмотрел на открытую страницу. – Что это?
– Кора. Вблизи.
– Допустим, – сказал он с явным недоверием.
Он был прав. Это давно перестало напоминать кору. Я перерисовывала ее так много раз, то добавляя изящности, то техники или динамики, что теперь она просто смахивала на каракули.
– Я вижу, что ты впечатлен.
– Почему ты бросила краски?
– Я… не совсем. Это своего рода брейнсторм. – Я толкнула его плечо. – А теперь прекрати меня изводить. – И я снова навела линию на рисунке.
