– Куда ты пойдешь? – спрашиваю я, когда плечи Деза перестают дрожать.
– Это уже неважно, – бесцветным голосом отвечает он и делает последнюю затяжку, тоже туша рукой сигарету. Невольно хмыкаю. – Как жаль, что нельзя все исправить. Только сейчас осознаю, что непозволительно давать эмоциям ослеплять себя.
– Я давно усвоил, что всегда надо следить за собой, какую бы ярость ни чувствовал.
– Блейн, я правда обо всем сожалею. Вы стали мне ближе, чем родная семья. Я столько всего с вами пережил и даже предположить не мог, что одна девчонка, ничем не отличающаяся от других, так перевернет мой мир. Да еще и в худшую сторону! Какой же я дурак.
– Любой может ошибиться, – хотя умом я понимаю, что поступок Деза принес огромный ущерб всем нам.
«Не делай людям зла, чтобы потом оно не вернулось тебе вдвойне», – мудрые слова, жаль не помню, кому они принадлежат.
– Но даже ошибаться надо с умом. Черт, я так не хочу тебя потерять. Плевать на остальных, ты мне важнее всех. Как же вернуть гребаное время и все исправить?!
– Ты меня не потерял, Дез. Признаюсь, мне понадобится время, чтобы оправиться от произошедшего. Возможно, месяца три я не захочу тебя видеть. Пусть меня посчитают глупцом, в душе я простил тебя. Надеюсь, ты не наступишь больше на те же грабли.
– Обещаю, – смотря на меня с надеждой, заявляет Дез, а после неожиданно обнимает, наплевав на пепел в ладонях. Для нас обоих это сейчас мелочь.
Я обнимаю его крепко-крепко. Знакомый запах дерзости и безграничного веселья врезается в мои ноздри. Дез всегда пах безбашенностью и надеждой на крышесносное времяпрепровождение. Прикрыв глаза, я переношусь на минуту в прошлое.
* * *
– Ой, да брось, мужик, нам за это ничего не будет! – кричит Дез, стоя на кирпичном заборе.
– Ты уверен? Мы, конечно, бунтари, но мама убьет меня, если узнает, что я оказался в участке, – отвечаю я, забираясь наверх, как мешок с картошкой.
– Мы туда не попадем, перестань париться!
– Ты уверен?
– Чувак, обещаю, я прикрою твою задницу. Мне от мамки не влетит, поэтому я ничего не потеряю, если проведу ночь в участке.
И я ему верю.
* * *
«Прикрою твою задницу». Так было всегда. А что теперь?
Одна девушка разрушила нашу дружбу, возвела между нами огромную стену, сама того не осознавая. Но даже сейчас, когда я вправе на нее злиться, не чувствую обиды или раздражения. Хотя Хейли и не стала мне ближе, чем Дез, я слишком сильно к ней привязался. Мне нравится проводить с ней свободное время все больше и больше. А то, что она доверилась мне, рассказав правду о своей матери, полностью перевернуло мое к ней отношение. Я бы тоже хотел поведать ей историю, произошедшую пять лет назад. Но Хейли наверняка испугается, услышав мое признание. Она может сказать мне: «Проваливай». Ведь в каком-то смысле ее мать права. Я убийца, но в ином значении этого слова.
Разомкнув уютные братские объятия, Дез встает, достает большую спортивную сумку из-под кровати и скидывает в нее свои немногочисленные вещи. Все краски сошли с его лица, он бледен и грустен. Взяв снимок в рамке со стола, на котором изображены мы вдвоем, поворачивается ко мне и с надеждой произносит:
– Я очень не хочу, чтобы это заканчивалось. Обещаю, что не буду трогать тебя хотя бы месяц. Знаю, что не вправе просить у тебя какое-либо обещание, но все же рискну. Блейн, пожалуйста, пообещай мне, что в будущем мы продолжим нашу дружбу. Без тебя я, чертов дурак, развалюсь на части.
– Продолжим, несмотря ни на что, – без малейших раздумий заявляю я.
Что бы он ни натворил, я не смогу жить без него.
* * *
– Я не могу поверить, что он действительно сделал это, – качает головой Хейли, обмакивая кисть в краску.
– Я тоже, – отвечаю я, лежа в кровати, прикрытый по пояс голубым покрывалом. На мне только спортивные штаны.
Приехав к Хейли, я выпустил свою боль на ее теле, сделав с ней то же самое, что и в тот вечер, когда в стекло ударил камень с запиской. Только на этот раз все было немного жестче. Но Хейли знала, что я разбит, и поэтому молча позволяла делать с ней все, что мне вздумается. После этого я начал ценить ее еще сильнее.
И вот сейчас, сидя на табуретке перед мольбертом только в моей футболке, она впервые пробует нарисовать настоящий портрет, и в качестве модели выступаю я, потому что подвернулся под руку.
– Молчи, я как раз работаю над твоими губами, поэтому не смей ими шевелить, – не отрывая сосредоточенных пальцев и взгляда от холста, требует она.
Я замолкаю, найдя себе новое занятие. Не позволив Хейли надеть нижнее белье, с удовольствием рассматриваю ее грудь, которую хорошо очерчивает мягкая черная ткань. Короткие волосы девушки собраны в маленький хвостик, что позволяет мне рассмотреть ряд мелких засосов на шее, оставленных мною.
Мне очень нравится, что Хейли не стесняется находиться со мной в одной постели. У меня были девушки, которые думали, что, стесняясь своей наготы или чего-то еще там, выглядели сексуально. Но я ненавижу скромниц. Ничего не имею против искреннего смущения, но наигранность раздражает. Стеснительные девушки не падали бы в кровать по одному щелчку моих пальцев.
– Все, губы готовы, можешь теперь разговаривать, – подмигивая, говорит Хейли.
– Окей, но ужасно хочется пить. Мне же нельзя вставать, да?
– Я сама тебе принесу. Что будешь? Есть клубничный коктейль, минералка и сок, – перечисляет она, вставая с табуретки.
– Давай воду.
Когда Хейли скрывается в кухне, позволяю себе почесать бедро. Она заходит с пластиковой бутылкой, в которую вставлена трубочка. Присев на край кровати, начинает поить меня, что выглядит странно. Я чувствую себя немощным. Интересно, со всеми натурщиками происходит подобное? Ни за что не пойду работать моделью для художника или для подиума. Слишком нудно и скучно.
Поставив бутылку на тумбочку, она встает и разворачивается, намереваясь вернуться к мольберту. Не могу удержаться и шлепаю ее. Взвизгнув, девушка прикрывает ягодицы обеими руками.
– Блейн! – злобно кричит Хейли, и я не могу удержаться от смешка.
Думал, что уже ничто не поднимет мое настроение, но, как ни странно, ей это удалось.
– Как там ребята, кстати? – спрашивает она, усаживаясь на табуретку и беря в руки отложенную кисть.
– Они подавлены. Ник уехал к Амелии, а Джаред сидит в одиночестве в гостиной, пьет и курит. Не знаю, как сейчас, но, когда я вызывал такси, все именно так и было. Он подавлен и не знает, как рассказать все остальным старшим и вообще всем членам братства.
– Мне так его жаль, – с искренним сожалением говорит Хейли. – В том числе из-за того, что он должен сам во всем разобраться, ведь вы, «младшие», не имеете права вмешиваться, я правильно понимаю?
