Бредя по коридору, стараюсь не пачкать пол и стены, и мне это удается, по крайней мере последние. Вваливаясь в комнату Ника, тут же заползаю в ванную. Включив душ, пытаюсь снять одежду. Без вскриков и стонов, конечно же, не обходится. Встав под теплые струи, дрожащей рукой смываю с себя кровь и грязь, вместе с мускусным запахом Джеза, въевшимся в кожу, пока мы боролись. Вода стремительно обретает грязновато-красный оттенок.
Выставляю правую ногу и пытаюсь прочесть послание безумца. Но ничего не выходит, потому что оно написано на… корейском? Серьезно? Я зажмуриваюсь и снова открываю глаза, пытаясь рассмотреть иероглифы. Конечно, это корейский, я не ошиблась. Только в нем такие закорючки. Блейн не говорил, что знает этот язык. Да и зачем ему было это сообщать? Если он скрывает столько мелочей, неудивительно, что и знания языков он тоже держит в тайне. Обмыв себя, я осторожно вытираюсь полотенцем и так же осторожно надеваю нижнее белье. Найдя аптечку, присаживаюсь на крышку унитаза и начинаю обрабатывать раны. С теми же воплями, криками, поскуливаниями и рыданиями. Свежая кровь выступает на бедре, на плечах остались отпечатки ногтей, которые в скором времени превратятся в синяки, спина разодрана чуть ли не в клочья, однако свежей крови не видно. Так как дотянуться туда невозможно, я пожимаю плечами, отворачиваюсь от зеркала и накладываю бинт поверх мази на ногу.
Закончив, я поднимаюсь и рассматриваю запястья. Сначала они пострадали от рук Блейна, теперь от Джеза. У братьев не все в порядке с головой. Лучше бы колотили друг друга, а то нашли грушу. Сжав зубы от злости, я беру кожаные браслеты, найденные в ящичке и обматываю ими запястья.
Я не утруждаю себя тем, чтобы надеть пижаму. Просто запираю дверь, убираю покрывало и падаю на мягкий матрас. Закутываясь в одеяло, я даю волю слезам, подушка быстро становится мокрой, я плачу по меньшей мере часа полтора. Но с каждой пролитой слезой, мне не становится легче.
* * *
В университет я, естественно, не иду. Не могу пошевелиться, все тело ломит. Боль такая, как будто меня не резали, а словно я участвовала в чемпионате по прыжкам. Лечь на спину не получается, она ноет. Правую ногу будто сводит судорогой. Она онемела за ночь и напрочь отказывается работать как положено.
Пересиливая боль, я переворачиваюсь и сажусь, аккуратно прислоняясь спиной к изголовью. Воспоминания о случившемся прогоняю прочь. В доме тихо. Наверное, все ушли на учебу. И слава богу. Сейчас мне необходимо побыть одной. Живот урчит от голода. Я прикладываю к нему ладонь. Больно. Я замираю в ужасе. Руку покрывает огромный синяк. Что делать? Никто не должен увидеть мои раны. Надо обязательно обмазаться тональным кремом, прежде чем выходить.
Делать нечего, надо как-то отвлечься от боли и навязчивых мыслей. Потянувшись к тумбочке, в которую я сложила некоторые вещи, я тихо постанываю от жалящего ощущения в области спины и бедра и достаю альбом с карандашами. Вернувшись в прежнюю позу, восстанавливаю дыхание. Нет, плакать я не буду. А так хочется! Посмотрите, до чего меня довел этот подонок!
Я рисую первое, что приходит голову, но тут же стираю. Нет, мне нужна какая-нибудь картинка. Я отлично умею рисовать баллончиками, карандашами получается хуже. Они кажутся такими неудобными. Но я не сдаюсь. Надо отвлечься, а это единственный способ. Обводя глазами комнату, натыкаюсь на фотографию в рамочке, стоящей у небольшого зеркала. На ней изображены Ник и Амелия. То, что нужно.
Я прорисовываю лица тщательно, чтобы рисунок максимально совпадал с фото. Я погружаюсь в процесс так сильно, что делаю неловкое движение и вскрикиваю от боли. Когда лицо Ника готово, я сравниваю его со снимком и стираю, начиная заново. Моя здоровая рука быстро, но аккуратно водит карандаш по бумаге. На глаза наворачиваются непрошеные слезы, которые я судорожно смахиваю. Как бы ни старалась, я не смогу убежать от воспоминаний.
В какой-то момент я разрываю листок, на котором уже нарисованы оба лица, комкаю его и выкидываю в сторону. Еще раз! Если я не могу отвлечься, значит, начинаю не с того! Или просто рисую не то? В голове всплывает лицо Блейна: точеные, острые скулы, глаза цвета порока, пухлые, красивые губы. Я будто под гипнозом, переношу на бумагу картинку из головы.
Через какое-то время рисунок готов. Я рассматриваю свое творение и не могу поверить, что сделала это. Лицо Блейна, словно живое, смотрит куда-то в сторону. Мой рот приоткрывается, и я резко отрываю спину от изголовья, собираясь сесть ровно. Опять крик. Опять я, бестолковая, забыла про раны. Резко откидываюсь назад и ударяю спину. Вопль, а затем мычание. Нужно не забывать о ранах.
Откинув альбом, убираю покрывало в сторону и осторожно, практически не дыша, свешиваю ноги с кровати. Бинт на правой пропитался кровью и оставил отпечаток на постели. Хватаясь за тумбочку, делаю шаг. Получается лучше, чем вчера, но хромаю я очень сильно. Если что, можно соврать, что подвернула ногу.
Оказавшись в ванной, снова сажусь на крышку унитаза с аптечкой в руках. Достав новый бинт, осторожно снимаю старый. Увиденное шокирует. Вокруг злосчастной фразы все сильно опухло и посинело. Нога холодная, как у трупа. Одновременно противно и любопытно.
Обматываю порезы со слезами на глазах. Думаю, что любой бы на моем месте плакал от жалости к себе. Справившись, вытираю слезы и приступаю к больному запястью. Вчерашняя ночь длилась целую вечность.
Из комнаты доносится звон мобильника. Вздрогнув, я ползу к нему. Не посмотрев на имя, беру трубку.
– Какого хрена твоя дверь была заперта сегодня? И какого хрена весь дом заляпан кровью? – Это Блейн.
Он зол, но в голосе слышится беспокойство. Внутри все сжимается, я не хочу говорить правду. Придумываю ответ на ходу. По идее, я имею право на ложь, да? Блейна мне все равно не переплюнуть.
– Вчера у меня из носа сильно шла кровь, давление упало, да и к тому же ногу подвернула. Прости, я так сильно торопилась в ванную и не заметила, что оставила после себя кровь. А заперла дверь… не знаю почему, просто взяла и сделала. – Мой голос не дрогнул, и это уже достойно похвалы.
– Тебе говорили, что врать нехорошо? – слишком спокойно спрашивает он.
Внутри все леденеет от ужаса, глаза расширяются. Что делать? Нельзя сообщать ему правду, оставаясь в неведении, Блейн будет в безопасности и не пострадает от рук собственного брата.
– С чего ты решил, что я лгу? – уверенным голосом интересуюсь я.
– Ты запнулась.
– И что с того?
– Жди меня в нижнем белье через пару часов, Хейли, мне очень интересно узнать, что еще кровоточит у тебя, помимо носа, – говорит, нет, приказывает он.
Я вздрагиваю и одновременно возбуждаюсь. Господи, что делает этот парень! Неправильно все это, нельзя чувствовать желание по отношению к нему.
Хочу крикнуть, что он мне не указ, но в телефоне уже стонут гудки. Бросив мобильник на кровать, запускаю руки в волосы, чувствуя жжение на плечах. Мне с трудом удается достать чистые вещи и надеть их, пару раз рухнув на мягкий матрас незаправленной кровати. Выровнять простыни и аккуратно накрыть их покрывалом – слишком тяжелая работа для меня, но все же я заставляю себя это сделать.
