– Какой британский бегун первым преодолел четырехминутный барьер в беге на одну милю в 1954 году?
[21]
Я пытался выглядеть естественно, как советовала мне Лия, когда учила красть, но я не знал, куда смотреть, потому что не хотел смотреть на отравленный виски. Но ничего не мог поделать – стакан притягивал мои глаза, как магнит.
Дядя Алан продолжал:
– Согласно Библии, сколько хлебов потребовалось Иисусу, чтобы накормить пять тысяч человек?
Дядя Алан посмотрел на виски на столе, будто собирался его выпить, потом на свой лист и сказал:
– Так, ещё два вопроса в этом раунде. А потом будет перерыв, чтобы выпить и освежиться.
Ещё два вопроса, а потом он умрёт. Это было странно. Мне хотелось, чтобы там было больше двух вопросов, даже не знаю почему.
Он сказал:
– Сколько призраков в общей сложности посетило Скруджа в «Рождественской песни» Чарльза Диккенса?
В тот самый момент, когда он произнёс «призраков», Призрак Отца проявился, словно лампочка зажглась, около двери, ведущей к туалетам. Он смотрел на меня и кивал головой, словно знал, что я влил яд в стакан, и гордился мной за то, что я это сделал.
Мама вышла из Дамской комнаты и прошла прямо сквозь Призрак Отца, а Дядя Алан повернулся и сказал в микрофон:
– А вот и Кэрол – песнь моя рождественская идёт
[22].
Кто-то засмеялся, кто-то сказал: «А-а-а-ах», а Большой Вик крикнул:
– Меня сейчас стошнит.
Мама покраснела, как Дядя Алан, только от стеснения, а не от виски.
Она села и спросила:
– Я что-то пропустила?
Такой счастливой, как в тот момент, я её ещё никогда не видел. Я посмотрел на виски, и внутри стало тяжело.
Дядя Алан сказал:
– Отлично. Последний вопрос в этом раунде.
В глубине души я надеялся, что вопрос окажется из пяти тысяч слов и растянется на целую вечность, но вопрос был:
– Какая единственная в мире река протекает и к северу, и к югу от экватора?
Затем, после вопросов, Дядя Алан сказал:
– Хорошо. Ну что ж, вернусь через пять минут, и начнём Музыкальный тур.
Он выключил микрофон и положил его обратно на подставку, поднял брови и улыбнулся Маме. Затем он посмотрел на виски, а я посмотрел на него и потом на виски и на Маму. Он всё ближе и ближе подходил к своему виски. Я опустился под стол и сделал вид, что завязываю шнурки, и со всех сил поднял голову и спину, как Атлант, который держал мир на своих плечах, я поднимал стол до тех пор, пока с него не полетели стаканы.
– Осторожнее! – сказал Дядя Алан.
– Филип! – сказала Мама.
Я вылез из-под стола, и весь Паб уставился на меня.
Разбитые вдребезги стакан с виски, бокал с вином и стакан «Пепси» лежали на полу, и струйки напитков переплетались друг с другом, как реки, впадающие в море, и стол ещё качался, но не падал, а Дядя Алан повернулся к посетителям с поднятыми руками, и сказал:
– Никто не пострадал.
Мама сказала:
– Честно, Филип.
Она стояла и вытирала белое вино со своих джинсов с таким видом, будто она описалась.
Я смотрел на отравленную реку виски на полу и тень Дяди Алана над ней.
Карла подошла на своих молодых ногах и всё вытерла.
Призрак Отца у туалетов качал головой так, словно ему было за меня стыдно.
Он сказал: «О-о, Филипп. Ты безнадёжен. Безнадёжен. Что это вообще с тобой?»
Под H-воротами
Лия вернулась в школу на следующий день, это было пятого ноября.
Она всё ещё кашляла, но чувствовала себя немного лучше, и на первой перемене мы сели на поле для регби под одними из больших H-образных ворот. Лия легла на спину, накрывшись пиджаком, как одеялом, и спросила:
– Почему ты себя вёл, как сумасшедший, когда приходил на выходных?
Я ответил:
– Не знаю. Прости. Я не знаю, просто…
Она закашлялась в руку и сказала:
– Ты вёл себя просто безумно странно.
Я знал, что, если я не решусь бросить Лию, то никогда не решусь убить Дядю Алана, а мне хотелось снова порадовать Призрак Отца. Всё, что мне нужно было сделать, это порвать с ней, но я волновался, что мой рот не справится, поэтому я заранее в голове подготовил все слова и вытолкнул их из губ. Мой мозг продолжал выталкивать их, пока все слова не вылетели на скорости, без пауз.
– Лия/я/должен/расстаться/с/тобой/мы/не/можем/больше/Встречаться.
Я не смотрел на неё, когда произносил это всё, потому что не хотел.
Она села и спросила:
– Что?
– Лия, я должен расстаться с тобой, мы не можем больше Встречаться, – сказал я.
Она сказала:
– Ты… что?
Я сказал:
– Лия, я должен рас…
Её кашель прекратился, и она произнесла:
– Ты? Ты расстаёшься со мной?
Я кивнул.
– Почему? Это из-за моего носа? – спросила она.
– А что не так с твоим носом? – спросил я.
Она встала, покачала головой и сказала:
– Ты не можешь со мной расстаться.
– Почему? – спросил я.
– Ты не можешь, – ответила она.
– Прости, – сказал я.
Потом она взяла своё пальто, подняла сумку, пнула меня в спину по-настоящему сильно и пошла прочь от меня обратно в школу, а я остался сидеть под Н-воротами. Я смотрел, как она становится всё меньше и меньше, пока она не стала серо-зелёной точкой на школьном дворе, присоединившись к остальными серо-зелёным точкам. Она могла быть точкой-девочкой или точкой-мальчиком, а я продолжал наблюдать, как все остальные далеко от меня кричали, играли и смеялись, и это был уже почти конец перемены, поэтому я вытер глаза и сказал про себя:
– Перестань реветь, перестань реветь.
Столбование
«Помните, помните про пятое ноября», – говорят в народе, потому что в этот день случился Пороховой заговор, это было 400 лет назад, в 1605 году, давным-давно, и Уильям Шекспир, который писал Пьесы, тогда ещё был жив
[23].
