К несчастью, обратное тоже оказалось правдой. Суини не смог найти никого в колонии, кто считал бы возможным преобразование приспособленного человека обратно в человека обычного. Та цель жизни, которую дали ему копы Порта, пусть и не напрямую, похоже, не имела под собой никаких оснований, подобно дому, выстроенному на песке. Если такого человека, как Суини, невозможно вернуть к жизни, то Руллман точно должен об этом знать, однако Суини следует быть предельно осторожным, расспрашивая Руллмана. Ученый уже сделал несколько неудобных выводов из редких фактов и обильной лжи Суини, действовавшего по приказу копов Порта. Как и все остальные на Ганимеде, Суини научился уважать решительность и храбрость, проявлявшиеся во всех поступках и словах Руллмана, но, в отличие от жителей Ганимеда, Суини боялся, что Руллман все поймет.
А пока Суини ожидал с фатализмом, прерываемым только редким общением с Микой Леверо, когда Руллман увидит его насквозь, вплоть до другой стороны Борозды, которую Суини воспринимал как некий фригидный хитросплетенный символ человеческой души, неразрешенным оставался вопрос преступления.
Мы должны вернуть этих людей. Почему? Потому что нам нужно знать то, что знают они. Почему же не спросить их напрямую? Они нам ничего не расскажут. Почему нет? Потому что они боятся. Чего? Преступления, которое они совершили и за которое должны понести наказание. Что же такое они сделали?
В ответ – МОЛЧАНИЕ…
Итак, вопрос их преступления остался без ответа. Это не был захват пассажирских кораблей, но даже если жители Ганимеда добились невозможного и захватили космический корабль, это не было бы первым преступлением, которое изначально заставило приспособленных людей бежать на Ганимед, преступлением, после которого заварилась вся эта каша с пантропией. Какое особо тяжкое преступление совершили родители приспособленных людей, чтобы их детям выпало на долю отсиживаться на безлюдном Ганимеде в течение долгих лет?
Ответственность лежала не на детях, это было очевидно. Дети никогда не были на Земле. Они родились и выросли на Луне в строгой секретности. Заявление копов о том, что колонистов желали вернуть из-за совершенного ими в прошлом зла, было еще одной ложью, как и история о захватах пассажирских лайнеров. Если преступление было совершено на Земле, то его совершили обычные земляне, ледяные дети которых бегали сейчас по Ганимеду; больше никто не мог его совершить.
Конечно, кроме Руллмана. И на Луне, и на Ганимеде все предполагали, что Руллман некогда был нормальным человеком, землянином. Странно, да? Но все так и думали. Сам Руллман, когда об этом заходил разговор, старался сменить тему, вместо того чтобы отрицать это утверждение. Возможно, что преступление совершил только он, раз вокруг не было никого, кто физически мог бы это сделать.
Но что за преступление? Никто на Ганимеде не мог и не стал бы рассказывать об этом Суини. Никто из колонистов не верил ни в какие преступления. Большинство из них считало, что к ним не может быть предъявлено никаких претензий, кроме их отличия от обычных человеческих существ, и лишь очень немногие считали, что само развитие пантропии и было тем основополагающим преступлением. И в этом Руллман действительно был виновен, если «виновен» – подходящее данному случаю слово.
Почему пантропия или ответственность за ее разработку должны были считаться преступлением, оставалось тайной для Суини, но он столько всего не знал о законах и стандартах Земли, что не имело даже смысла ломать над этим голову. Если Земля сказала, что изобретение или применение пантропии было преступлением, значит, так и есть; а копы Порта указали ему, что он должен сделать все, чтобы вернуть Руллмана домой, даже если все остальные инструкции не будут выполнены. Это был единственный правильный ответ, и больше ничего не требовалось.
Но почему копы сразу же не сказали об этом? А если пантропия была преступлением, то почему копы сами пошли на него, создав Суини?
С запозданием он прибавил шагу. Мика уже скрылась под низкой бровью скалы, прикрывавшей большую пещеру. Он упустил из виду, в какой из дюжины небольших входов зашла Мика, едва ли помнил, куда вели два или три известных ему входа. Поэтому пришлось выбрать вход случайным образом.
Через четыре поворота коридора он понял, что безнадежно потерялся.
Это было необычно, но нельзя сказать, что совсем уж неожиданно. Сеть туннелей под Пи Хоува была лабиринтом, и не природным, а рукотворным. Высверливая в скалах свое жилище, приспособленные люди считали, что рано или поздно вооруженные до зубов громилы в скафандрах явятся сюда, за ними. Однако незваные пришельцы никогда бы не нашли нужного прохода под горой, если бы только приспособленный человек, знающий лабиринт как свои пять пальцев, не вывел бы их наружу. Да они никогда и не нашли бы приспособленных. Зубрежка была единственным ключом к скрытым проходам, потому что никаких карт лабиринта не существовало, а колонистам строго запрещалось их составлять.
Суини запомнил, наверное, не больше половины туннелей лабиринта. Если бы он не встретил кого-нибудь на своем пути, а в конце концов никто от него не прятался, то рано или поздно вышел бы на знакомый участок. Сейчас же хотелось увидеть что-нибудь такое, чего раньше ему не показывали.
И самое интересное, что он увидел, был сам доктор Руллман. Ученый показался из туннеля, шедшего под углом 20 градусов к коридору, где находился Суини. Доктор вышел как раз перед ним, и даже не заметил, что Суини шагает сзади. Секундная заминка – и Суини отправился за ним настолько тихо, насколько было возможно. Шумная система вентиляции помогала скрывать шаги.
У Руллмана была странная особенность пропадать на долгое время, от нескольких часов до целой недели. Если кто и знал, куда он ушел и что там делает, не считал нужным говорить об этом. Теперь появился шанс, что Суини откроет этот секрет. Возможно, исчезновения Руллмана были связаны с наступающим метеорологическим кризисом на Ганимеде, о котором Суини все чаще и чаще слышал в обрывках случайных разговоров. С другой стороны… А что же с другой стороны? В любом случае, он ничем не рискует, если предпримет попытку узнать все сам.
Руллман двигался быстро, прижав подбородок к груди, словно шел по столь знакомому пути, что мог передвигаться с закрытыми глазами. Один раз Суини практически потерял его из виду, поэтому, соблюдая осторожность, сократил расстояние между ними; лабиринт был достаточно комплексным, так что Суини мог быстро нырнуть в какой-нибудь закоулок, если бы почувствовал, что Руллман вот-вот обернется. Суини слышал, как ученый издавал непредсказуемые, но упорядоченные звуки, являвшиеся скорее модуляциями, а не связной речью. Они явно не были средством коммуникации, не включали никакие механизмы, не служили каким-либо пропуском для Руллмана, так как Суини беспрепятственно шел по тому же пути, не издавая никаких звуков. Должно быть, Руллман не осознавал, что их издает. Суини недоумевал: он никогда не слышал, как кто-нибудь напевает себе под нос.
Каменный пол под ногами Суини стал постепенно подаваться вниз, уходя все дальше и дальше. В то же время он заметил, что воздух становился теплее с каждым шагом. Издалека слышались приглушенные звуки работающего оборудования.
