Забравшись наверх, Мартелс сел отдохнуть, свесив ноги и заглядывая в трубу волновода. Задача состояла в том, чтобы по спирали спуститься вниз, через равные расстояния выкрикивая показания интенсивности поля для техников, которые стояли внизу.
Краснокирпичным университетам делает честь то обстоятельство, что из их аудиторий выходят в свет отличные инженеры. Но вот навыков промышленного альпинизма своим выпускникам они, увы, не прививают. На голове у Мартелса не было даже банального защитного шлема. Поставив ногу, обутую в кроссовку, на казавшийся надежным угол соединения двух консолей, он поскользнулся и головой вниз полетел в трубу.
Мартелс не успел ни вскрикнуть, ни услышать донесшиеся снизу встревоженные голоса техников, поскольку потерял сознание еще до того, как ударился об пол.
Но, в общем-то, об пол он так и не ударился.
То, что произошло с Джоном Мартелсом, можно было бы объяснить ясно и четко, но для этого необходимо дать несколько страниц на метаязыке, изобретенном доктором Тором Вальдом, шведским специалистом по теоретической физике, который, к сожалению, должен был родиться только после 2060 года. Здесь же достаточно сказать следующее: благодаря корявым рукам одного из сварщиков, монтировавших университетский радиотелескоп, тот действительно обрел беспрецедентные технические характеристики, хотя совсем не те, на которые рассчитывали его проектировщики. О том, что у них получится, они даже и подумать не могли.
2
– Окажи честь, уделив мне малую часть твоего внимания, бессмертный Квант!
Вынырнув из полной темноты, Мартелс попытался открыть глаза и понял, что не в состоянии это сделать. Тем не менее через мгновение до него дошло, что он может видеть. Но то, что ему открылось, было настолько странно, что он вновь попытался закрыть глаза, но делать этого не смог. Похоже, он был парализован – невозможно было даже сдвинуть поле обзора.
А что, если он сломал себе шею? Но, если так, это вряд ли повлияло бы на работу глазных мышц или век. Или все-таки повлияло бы?
Кроме того, он был явно не в больничной палате. Тут ошибки быть не могло. То, что он видел, напоминало большой, плохо отремонтированный зал. Откуда-то сверху пробивался солнечный свет, но не без труда, отчего помещение было погружено в неясную дымку.
Местечко было какое-то затхлое, хотя запаха Мартелс пока не чувствовал. Способности слышать он не потерял, чему свидетельством были услышанный им голос и слабое эхо, донесшиеся до него со всех сторон. Он попытался открыть рот, но безрезультатно.
Приходилось довольствоваться теми фактами, которые донесли до него его слух и зрение, и что-то выяснять на их основе. На чем это он сидит? Или лежит? Теплое это место или холодное? Увы, тактильные ощущения Мартелса тоже покинули. По крайней мере, боли он не чувствовал, хотя это могло означать, что и болевые ощущения, как таковые, у него исчезли. Находился ли он под действием лекарств? Или, может быть, ему сделали операцию? Догадаться ни о том, ни о другом было нельзя. Не чувствовал он также ни голода, ни жажды – весьма двусмысленные ощущения.
В поле его обзора, на полу, в беспорядке лежали и стояли удивительно странные артефакты. То, что они находились перед Мартелсом на разном расстоянии, убедило его в том, что он способен менять глубину взгляда. Некоторые из предметов казались даже более ветхими, чем сам зал. В некоторых случаях о степени разрушения было трудно судить, поскольку эти вещи представляли собой некие скульптурные произведения, а также иные образчики искусства, представлявшие собой изображение бог знает чего, о чем Мартелс мог судить с трудом, поскольку изобразительное искусство его никогда не занимало. Прочие объекты представляли собой некие машины. И хотя Мартелс вряд ли смог бы догадаться о предназначении последних, в коррозии он разбирался хорошо. Эти устройства не использовались долгое-долгое время.
Но кое-что здесь функционировало. Мартелс слышал слабое гудение, некий циклический шум – словно где-то позади него призрачный цирюльник приладил к его шее или затылку миниатюрный массажер, годный разве что для комариной головы.
Постепенно он пришел к выводу, что помещение, где он оказался, было не таким уж и большим. Если та стена, что он видит, является боковой, а не торцевой, что он, естественно, не может пока определить точно, хотя и слышит звуки эхо, в характеристике которых не мог ошибиться, то этот зал вряд ли намного больше, чем одна из центральных галерей в мюнхенской «Старой пинакотеке», допустим, в комнате Рубенса…
Сравнение попало в точку. Стало ясно – он в каком-то музее. Музее, за которым особенно не следят из-за его непопулярности, о чем, кстати, говорит лежащий на полу толстый слой пыли и совсем небольшое количество следов ног. Причем возле самих экспонатов (если, конечно, это были именно экспонаты) пыль даже не потревожена. Не стремясь пока понять, что и как, Мартелс отметил: следы оставлены босыми ногами.
И вновь раздался голос, на этот раз – с плаксивыми нотками:
– Бессмертный Квант! Умоляю – ответь и дай совет!
И, испытав тройное потрясение, Мартелс услышал, как он сам отвечает:
– Ты можешь рассчитывать на мое внимание, человек.
Потрясение было именно тройным, поскольку, во‐первых, Мартелс не собирался ни формулировать ответ, ни отвечать – это произошло помимо его воли и желания. Во-вторых, голос, которым он произнес свой ответ, принадлежал ему лишь частично – он был значительно, до неестественности, ниже, чем его собственный голос, громче и какой-то глухой. И, наконец, язык, на котором он говорил, был ему совершенно незнаком, хотя он отлично его понимал.
Кроме того, меня никогда не звали Квант. У меня нет даже второго имени! Джон Мартелс – он и есть Джон Мартелс!
Но времени, чтобы понять, что к чему, у него не было, потому что в поле его обзора выдвинулось некое человекоподобное существо, в раболепной позе, которую Мартелс счел оскорбительной. Совершенно голое, почти темнокожее – черта, которую Мартелс счел совместным эффектом наследственности и загара. Человек выглядел опрятно. Длинноногий, с узким тазом. Волосы черные и курчавые, как у негра, но черты лица вполне европеоидные, хотя в разрезе глаз проглядывали азиатские корни. Человек напоминал африканского бушмена, в пользу чего свидетельствовал и малый рост этого существа. В позе его сквозило уважение, даже почтительность, хотя не ощущалось и тени страха.
– Чего ты хочешь от меня на этот раз, человек? – спросил Мартелс своим новым голосом.
– Бессмертный Квант! Мы нуждаемся в новом ритуале, который защитил бы от Птиц наш обряд инициации. Они уже проникли в старый обряд, и в этом году многие наши юноши потеряли глаза, а кое-кто – и саму жизнь. Мои предки сообщили мне, что подобный ритуал был известен во времена Третьего Возрождения, и он гораздо лучше, чем наш, хотя они и не раскрыли мне всех деталей.
– Да, такой ритуал существует, – произнес новый голос Мартелса. – И он мог бы послужить вам. Может быть, два года, может, пять. Но, в конце концов, Птицы проникнут и в него, и вам придется от него отказаться.
