Из моей груди вырываются стоны. Дьявол играет с моим телом, грубо касается бугорка между ног, зажимает его между пальцами, перекатывает, пощипывает, выписывает узоры. Тело, как оголенный нерв, готово вот-вот прийти к разрядке, я прижимаюсь к его руке, пытаюсь поймать его губы, поцеловать. Я соскучилась за этот длинный день. У меня никак не получается поцеловать его, Лука играет со мной, управляет мной, упивается моими эмоциями. А я просто растворяюсь, становлюсь часть его.
Я кончаю, нанизанная на его пальцы, под его пристальным взглядом. Мне становится так хорошо и сладко, просто повисаю на руках мужа, держу маленькой рукой его каменный член, пульсирующий с раздутыми венами, мне хочется продолжения.
Дьявол аккуратно накрывает рукой мою и убирает ее с себя.
— Иди спать, Мониша, тебе нельзя сейчас заниматься сексом, слишком большая угроза выкидыша. — он очень слабо хлопает меня по ягодице, отправляя в кровать. — Мне нужно домыться и на встречу.
Чуть не падаю на плитку в душевой кабинке, силы покидают меня. Как я могла надеяться, что мне удасться обойти его? Он же Дьявол, который все видит. Лука поддерживает меня, не дает упасть и распластаться на полу.
Чувствую себя совсем отвратительно. Теперь я точно в золотой клетке, которую в скором времени отправят в Париж.
Отстраняюсь от него, умываю лицо и выхожу. Сладостная истома еще не покинула тело, ноги не слушаются, но все же возвращаюсь в комнату и ложусь под одеяло, готовясь к серьезному разговору.
И кто меня сдал?
Лука.
Несколько часами ранее
— Да, брат! Не дождёшься моей смерти! Давай встретимся сегодня. — давно хотел встретиться с Рамазаном, он может мне помочь добраться до Эйнштейна. Я не оставлю этого дрыща живым.
Экран айпада загорелся. Стараясь до него дотянуться, привстал, придерживая мобильный плечом.
Настроение было приподнято, Ланская осмотрела Цыплёночка и заверила, что все намного лучше, чем казалось ранее. Обойдётся лапароскопией.
Загорелось оповещение включение датчика, кто-то решил посетить Майлза в номерах. Посмотрел на часы — сейчас пересменка, какого черта?
— Поговорим вечером при встрече, окей? — говорить совсем не хотелось, потому что градус моего тело поднялся вместе с адреналином в крови.
Камера показывала Алису в полосатом костюме. Цыплёночку неймется, решила проверить — не убил ли я его еще. Оторву бошки, как Захару так и ей, упрямица.
Отбросил мобильник, и включил звук на айпаде. Очень мне было интересно послушать о чем они будут говорить.
— Мне нужно исчезнуть, пропасть со всех радаров. — она говорит очень тихо, еле различимо, испуганно. С ее словами я чувствую, как у меня практически останавливается сердце. Если бы я сам не поставил эти камеры и не знал бы, что изображение отображается в реальном времени, не поверил бы услышанному, решил бы, что это монтаж.
Так как у меня нет уверенности в своих людях, я лично установил скрытые камеры с датчиками движения, в тайне от всех. Таких камер много, они все транслируются на мой айпад.
Сжимаю стакан через чур сильно, он сначала дает трещины и затем разлетается, разрезает мою руку и манжет рубашки окрашивается в красный.
Мониша…
Расстёгиваю верхние пуговицы рубашки, чудом не измазывая и ворот кровью.
— Ни черта не понимаю. Зачем тебе это?
— Я хочу спасти своего ребенка… — она прижимает руку к животу, непроизвольно, не понимая, что сама это сделала. — И, по-моему, сейчас, это единственный шанс…
Напрягаюсь, чувствую каждую мышцу в теле, припадаю к экрану. Внимательно слежу за ее движениями. Мониша, твою мать!
— Ты же сейчас не о Максе говоришь… — Майлз обхватывает голову и выдыхает. Он шокирован не меньше моего. — Блин, Алисхен! Я, я… поздравляю Вас. Но не понимаю, Лука не хочет ребенка?
— Лука ничего не знает.
И не первый кто узнал!
А Ланская актриса, подыграла, заливала мне. «Нельзя нервничать ни в коем случае.»
Сжимаю руку еще сильнее, вгоняя стекло в мясо сильнее. Но от гнева даже не чувствую боли.
— Не вижу тогда логики…
И я блядь не вижу!
Мониша делает несколько шагов к нему, обхватывая плечи, словно ей страшно. Она выглядит очень совсем крошкой.
— Ты мог представить когда-нибудь, что окажешься здесь и что он будет пытать тебя? Как преступника?
Майлз не отвечает, просто ждёт продолжения, как и я, но не отрицая.
— У меня осталось пять минут, Майлз. Всего пять. Мне нужна твоя помощь. Я не знаю, что с ним случилось за эти два месяца, но все, чем он живет — месть. Мы ни разу не говорили об этим двух месяцах, он слова не сказал, что чувствует, как он. Ни разу не спросил, что я чувствую. Просто гонится, как гончая на охоте, за каждым, видя врага во всех. Он не слышит никого кроме себя. Он и раньше был тираном, но раньше он СЛЫШАЛ близких, прислушивался. — она делает паузу. По судорожному голосу я понимаю, что она плачет или на грани. — Он хочет отправить меня в Париж, но когда узнаёт, что я беременна — оставит здесь, поселит в больнице с Аланом и гинекологом, заколотит окна, чтобы солнца не было видно. Выставит танки со спецназом по периметру и даст установку «Не нервничать»… как будто легко так не нервничать, сидя на поводке!
— И сбежать будет проще?
— Я уеду туда, где смогу выходить на улицу, говорить с людьми и выбирать детские ползунки. Мне нужен человек, который разбирается в безопасности и сможет защитить меня. И я доверяю только тебе и Захару…
— Мне не доверяет твой муж.
— Доверяет, просто злится…
— Лука не переживет твой побег…
— А я не переживу потери ребенка еще раз. Я больше всего на свете хочу этого малыша. Я люблю Луку больше своей жизни, быть рядом с ним значит жить в его мире, быть мишенью, соблюдать его правила. Но к черту их сейчас! Раньше я чувствовала себя рядом с ним в безопасности, а теперь я боюсь его. Иногда мне кажется, что он ударит меня. Что если я завтра займу соседний номер?
— Не займёшь, он…
— Поверила бы в это, если бы он сам развеял мои домыслы, но он не станет разговаривать со мной.
— Ты хочешь сбежать от него на совсем?
— Я оставлю ему послание, и буду выходить раз в неделю на связь.
— Он вычислит тебя.
— А ты придумай, как сделать так, чтобы не вычислил.
Ей повезло, что она беременна. Иначе бы на ее белоснежной попе осталась бы парочка шрамов от моего ремня и она бы узнала, что такое настоящая тирания. Неугомонная. Птенчик перешёл все разумные границы.
«Я боюсь его.»
Настоящее время.
Притаилась, спряталась от меня. Боится, одеяло ходуном ходит.
