— Последнее, что я помню — твое… предложение. — Катя садиться на кровати, поджимает под себя ноги и на этот раз смотрит на меня во все глаза. Боль от нашего соединенного взгляда приятно будоражит мое почти мертвое тело. Я словно оживаю, наполняясь тем, что знакомо и привычно. — Шел дождь, ты выбежал на улицу, и я… Что я тебе сказала, Кирилл?
Впервые в жизни я рад, что иногда могу просто «отключать» свое лицо, как монитор — и все картинки моих мыслей перестают отражаться на моем личном экране.
Мне придется сказать ей.
И пойти на сделку с совестью.
— Ты сказала: «Да», — отвечаю я — и глаза моей Золушки вспыхивают счастьем.
Я попаду в ад за это, но прежде проживу счастливую — насколько это возможно — жизнь.
Глава шестнадцатая:
Кирилл
Год назад
В тот момент, когда я за минуту промокаю под дождем, а Катя стоит рядом и спрашивает, все ли со мной в порядке, я осознаю, что на долго меня не хватит. Что я уже работаю на пределе возможностей: мои внутренние поршни вот-вот остановятся, и наружу полезет вся очевидность моей болезни. И тогда все очень усложнится.
Простой план «женись на дурочке, перепиши на нее геморрой и не сходи с ума» полетит в тартарары.
Придется ускориться.
Она меня любит, она меня боготворит, словно я какой-то модный красавчик-певец. И я воспользуюсь этим без зазрения совести. В мире, где таким, как я, приходится каждый день бороться за свое место под солнцем, никто не станет разбрасываться подарками судьбы.
— Что? — переспрашивает Катя, когда я делаю ей предложение.
Во что я вляпываюсь? Может быть, Лиза права — и я не должен обманывать бедную влюбленную дурочку? Использовать людей, как картинки с подсказками — что бы на это сказала мать? Я не знаю, а вот отец явно был бы доволен: маленький урод-сын, наконец, пошел по его стопам, начал делать грязные вещи, не побоялся испачкать руки.
Замарашка закрывает глаза и ее медленно, словно она забыла, как удерживать равновесие, клонит в сторону. Если не протяну руку — она упадет.
Но я не хочу притрагиваться к ней.
Во мне до сих пор слишком много хаоса, лицевые мышцы горят от непонятного напряжения. Мне достаточно последнего пинка, чтобы случился приступ.
Если кто-то увидит меня в таком состоянии, все странности Кирилла Ростова перестанут быть «эксцентричностью миллионера».
Но замарашка продолжает падать.
— Кто-нибудь… — бормочу я, глотая ледяной дождь с губ, — помогите. Девушке плохо.
Но мир словно вымер.
Я успеваю пододвинуться за секунду до того, как девчонка упадет: беру ее за руки и тяну на себя, просто чтобы вернуть в вертикальное положение, но каким-то образом ее руки оказываются у меня на щеках.
У нее слишком теплые руки.
Она прожжет меня насквозь.
И взгляд глаза в глаза.
Почему она просто не может отодвинуться? Почему просто не исчезнет?!
— Нет, Кирилл, — с какой-то потерянной улыбкой отвечает замарашка. — Нет.
Целует меня в щеку и просто убегает.
Первые несколько минут я испытываю острое, как инсулиновая игла, облегчение. Хочется забраться внутрь себя и утопиться в ощущении комфорта: я один, и плевать на дождь и холод, и даже легкая боль в исколотой спине звучит приятным дополнением моему внутреннему близкому к оргазму состоянию.
Я на автомате возвращаюсь в салон, натягиваю одежду, стараясь не смотреть по сторонам, чтобы не застревать в попытках разгадать эмоции на лицах работников. Плевать, что обо мне подумают.
— Через десять дней, — кричит мне вслед мастер. Останавливаюсь, немного поворачиваю голову, даю понять, что прислушиваюсь и жду пояснений. — Второй сеанс.
— А раньше?
Только сейчас до меня доходит, что весь мой «бесящий план» уже не имеет значения, потому что замарашка сказала «нет». Потому что она, даже влюбленная по уши, отказалась выйти за меня замуж. Почему?
В моей голове снова сбой. Когда женщина влюблена в мужчину — разве она не хочет быть рядом? Когда он явно готов дать ей все, даже назвать ее именем метеорит — разве, она не должна прыгать от счастья? Я могу облегчить ее жизнь, могу сделать так, чтобы она превратилась в сказку. Она должна была согласиться.
Потому что у меня просто нет других вариантов.
И нет времени искать еще одну дурочку.
— Куда едем, Кирилл Владимирович? — интересуется водитель.
Рассеянно провожу ладонью по лицу, смотрю на скомканный листок в руке: кажется, там что-то об уходе за татуировкой. Все это я прочел и швырнул в глубину памяти. Когда будет нужно — достану. Так уж устроена моя голова.
Я называю адрес замарашки.
Я должен сделать то, что должен.
«Ты обязан быть нормальным, даже если родился без одной хромосомы. Ты — мой актив, мое капиталовложение, не заставляй меня жалеть, что не скинул тебя на обвале цен».
Голос отца всегда «вовремя».
Кто-то должен заботится о Лизе и ее детях. Даже если этот «кто-то» — монстр вроде меня.
Я поднимаюсь по ступеням знакомого старого подъезда, мысленно пытаюсь сосчитать до десяти, но застреваю на тройке уже который раз подряд. Нужно взять себя в руки и сделать то, что должен. Потом я просто сдохну для всего мира на несколько дней, но, если все получится — это уже не будет иметь никакого значения.
Нет, не если.
Когда все получится.
В двадцать один год я впервые понял, что нравлюсь женщинам. У нас было семейное торжество, на которое меня, словно семейную реликвию, выписали из-за заграницы, где я учился в престижном колледже и мог спокойно проходить коррекцию поведения в клинике под присмотром специалистов и не боясь раскрытия анонимности. На празднике была целая стая дочек партнеров моего отца, а Лиза все время издевалась, что это совсем как в сказке про Золушку, и мне устроили «парад невест». Когда одна из них подошла ко мне и приложила уединиться, чтобы поболтать в спокойной обстановке, я сказал, что, судя по внешним признакам, она вряд ли заинтересует меня как собеседник. Позже, когда мать прикладывала лед к моей отбитой пощечиной щеке, я узнал, что это был флирт. И что на меня смотрят не как на чудака, а как на симпатичного молодого мужчину.
С тех пор я учился понимать женские взгляды. Насколько это вообще было возможно.
Замарашка желала меня: не как золотой билет в обеспеченное будущее, а как все те женщины, которые писали на салфетках записки с номерами телефонов.
И если мне не взять ее предложением красивой жизни, я просто сгублю ее собой.
Около знакомой двери — большая лужа. Замарашка долго стояла здесь, прежде чем зайти внутрь. Почему? У нее дрожали руки, и она не могла попасть ключом в замочную скважину? Из всех вариантов этот мне нравится больше всего. Нажимаю на кнопку звонка трижды с короткими промежутками.
