193. До сих пор мы утверждали, что Божественная воля не является независимой от правил мудрости, хотя можно удивляться тому, что потребовались все предшествующие рассуждения и надо было бороться за истину столь великую и столь признанную. Но почти не менее удивительно и то, что существуют люди, полагающие, будто Бог соблюдает эти правила только наполовину и не избирает наилучшего, хотя его мудрость указывает ему это; одним словом, существуют авторы, утверждающие, будто Бог может творить лучше. Это заблуждение, почти тождественное с заблуждением пресловутого Альфонса, короля кастильского, избранного некоторыми выборщиками царем римским, который ввел астрономические таблицы, известные под его именем. Этот государь будто бы говорил, что если бы Бог при сотворении мира посоветовался с ним, то он дал бы ему хорошие советы. Очевидно, что Птолемеева система мира, господствовавшая в это время, ему не нравилась. Значит, он думал, что можно было бы создать нечто более сообразное, и он был прав. Но если бы он знал систему Коперника вместе с открытиями Кеплера, к которым прибавилось теперь знание тяжести планет, то он признал бы, что открытие истинной системы удивительно. Очевидно, что и здесь речь идет ни больше ни меньше, как о том же, что утверждал и Альфонс: будто можно творить лучше, – положение, которое было всеми порицаемо.
194. Тем не менее философы и теологи осмеливаются догматически доказывать подобное мнение; и я часто удивлялся тому, что умные и благочестивые люди решались ставить границы благости и совершенству Бога. Ибо полагать, что Бог знает лучшее, что он может создать это и не творит этого, – это значит утверждать, что от одной Божественной воли зависит создание лучшего мира, чем тот, какой есть на самом деле; а это надо назвать недостатком благости. Это значит действовать вопреки вышеуказанной аксиоме: «Minus bonum habet rationem mali»
[163]. Если бы некоторые сослались на опыт в доказательство того, что Бог мог бы творить лучше, то они вдались бы в нелепую хулу его творений; им ответили бы то же, что отвечают всем, которые хулят деяния Бога и которые из этого же самого положения, т. е. из мнимого несовершенства мира, приходят к заключению, будто существует злой Бог, или по крайней мере Бог, нейтральный в отношении добра и зла. Если мы будем рассуждать, как король Альфонс, то нам ответят: вы знаете мир в течение только трех дней, вы не видите его дальше своего носа, и вы решаетесь порицать его. Подождите, пока узнаете больше, и примите в соображение все части, составляющие полное целое (как из частей состоят органические тела), – вы найдете в нем искусство и красоту, превосходящую всякое воображение. Выведем же отсюда заключение о мудрости и благости творца вещей, и даже по отношению к вещам, нам еще неизвестным. Мы находим в Универсуме вещи, которые нам не нравятся; но будем знать, что он создан не для нас одних. Вместе с тем он создан и для нас, если мы будем благоразумны; он применится к нам, если только мы будем применяться к нему; мы будем счастливы в нем, если только пожелаем быть счастливыми.
195. Кто-нибудь скажет, что невозможно создать наилучшее, потому что нет совершенных созданий, и всегда возможно создать существо, которое было бы более совершенным. Я отвечаю, что мыслимое в отношении к идеальному созданию или к частной субстанции, которая всегда может быть превзойдена более совершенной, не должно быть применимо к Универсуму, который, будучи способен длиться всю последующую вечность, бесконечен.
Кроме того, существует бесконечное множество созданий в малейших частицах материи; потому что continuum действительно делится без конца. А бесконечное, т. е. совокупность бесконечного числа субстанций, собственно говоря, не составляет целого, точно так же как и само бесконечное число, о котором не могут сказать, четное ли оно или нечетное. Именно этим можно опровергнуть тех, которые мир признают Богом или считают Бога душою мира: мир или Универсум не могут быть признаны живым существом (animal) или субстанцией.
196. Итак, речь идет не о создании, а об Универсуме, и наш противник, таким образом, обязан доказать, что возможный Универсум может быть лучше другого в бесконечности; но именно в этом он ошибается, именно этого он не сможет доказать. Если бы это мнение было истинным, то отсюда следовало бы, что Бог не мог бы создать никакого Универсума, ибо он не может творить без разума, а это означало бы творить вопреки разуму. Это то же, как если бы кто воображал, что Бог определил создать материальную сферу, не имея никакого основания сделать ее такой-то или такой-то величины. Такое определение было бы бесполезно и в самом себе заключало бы то, что мешало бы его осуществлению. Иное дело было бы, если бы Бог определил провести от данной точки прямую линию до другой данной прямой линии так, чтобы угол между двумя линиями не был определен ни решением, ни обстоятельствами, потому что в этом случае определение совершилось бы по природе вещей; линия была бы перпендикулярной и угол был бы прямым, так как только это могло бы быть определенным и отличительным. Только таким образом надо понимать создание наилучшего из всех возможных Универсумов, и это тем более, что Бог определил создать его наилучшим из всех; ведь он ничего не определяет без знания и не принимает решений, зависящих только от предварительных желаний, которые мы достаточно выяснили и отличили от действительных решений.
197. Г-н Дируа, с которым я познакомился в Риме, теолог кардинала Эстрея, написал книгу под названием «Доказательства и предубеждения в отношении христианской религии», изданную в Париже в 1683 г. Г-н Бейль («Ответ на вопросы провинциала», гл. 165, с. 1058, т. III) заимствует из нее следующее возражение. Существует еще одно затруднение, говорит он, разрешить которое столь же важно, как и предшествующие, потому что оно причиняет много хлопот тем, которые рассуждают о добре и зле, исходя из соображений, основанных на самых чистых и самых возвышенных положениях. Оно состоит в том, что поскольку Бог высочайше премудр и благ, то им кажется, что он должен творить все вещи, как желают того умные и добродетельные люди: сообразно с правилами мудрости и доброты, запечатленными в них Богом, и так, как они сами обязаны были бы поступить, если бы дела зависели от них. Итак, видя, что дела в мире идут не так хорошо, как они могли бы идти, по их мнению, и как они шли бы при их вмешательстве, они заключают, что Бог, будучи бесконечно более благим и мудрым, чем они, или, лучше, будучи самой мудростью и благостью, не вмешивается в эти дела.
198. Г-н Дируа дает хороший ответ на это, который я не повторяю, потому что я уже неоднократно отвечал на это возражение и ответ на него составляет главную цель всего моего сочинения. Но г-н Дируа приводит нечто, с чем я не могу согласиться. Так, он думает, что это возражение доказывает слишком много. Я должен вместе с г-ном Бейлем привести его собственные слова (с. 1059): Если бы высочайшей мудрости и благости подобало творить только наилучшее и наисовершеннейшее, то отсюда следовало бы, что все создания извечно, неизменно и существенно были бы столь же совершенными и столь же благими, какими только могут быть;
ибо ничто не может изменяться иначе, как переходя от хорошего состояния к лучшему состоянию или от лучшего состояния к худшему. Но это не могло бы совершаться, если бы Богу подобало творить только лучшее и совершеннейшее, что только возможно для него. Итак, следовало бы, чтобы все создания извечно и существенно были наделены сознанием и добродетелью, настолько совершенными, какие только может даровать им Бог. А все то, что извечно и существенно столь совершенно, как это только может сделать Бог, уже существенно исходит из него; одним словом, оно подобно ему извечно и существенно есть благое и, следовательно, подобно ему есть Бог. Вот к чему приводит положение, согласно которому противно высочайшей справедливости и благости не творить вещи столь благими и совершенными, какими они только могут быть, ибо природа благости и мудрости существенно состоит в удалении от всего, что им совершенно чуждо. Итак, надо признать первейшей истиной отношения Бога к созданиям, что нет ничего противоречащего этой благости и этой мудрости ни в творении вещей менее совершенными, чем они могли бы быть, ни в допущении того, что созданное Богом благо или совершенно может перестать существовать, или может перемениться и превратиться в нечто другое; потому что не противно Богу, чтобы кроме него существовали другие существа, т. е. существа, которые могли бы быть не тем, чем они являются, и не делать того, что они делают, или делать то, чего они не делают.
