– Владлен строил так, чтобы было много места, воздуха. Здесь зимой очень трудно жить, если потолки низкие, – улыбнулась Анна, увлекая Тину за собой к дому. – Представь – почти все время ночь, морозы жуткие, если еще потолок давит – ну все… здешний климат не каждому по силам.
– Ну, сейчас-то здесь вполне…
– Ты еще лета здешнего не видела – вот где красота!
– Надеюсь, до лета моя миссия не затянется, конечно, но если пригласишь остаться, я, пожалуй, соглашусь, – подмигнула Тина со смехом, но Анна вмиг стала серьезной:
– Ты уже что-то можешь сказать?
– Только в общих чертах. Но давай не на ходу.
– Да-да, конечно… Ты, наверное, голодная?
– Не умираю, но поела бы.
Анна вновь улыбнулась – подруга любила поесть, ее можно было разбудить среди ночи, и она, не совсем проснувшись еще, сразу садилась за стол.
Любимым выражением Тины было: «Вы не едите по ночам? А зря, это очень вкусно», и этой фразой, а также тонкой талией и весом, никогда не превышавшим сорок восемь килограммов, она приводила в бешенство всех подруг, одноклассниц и однокурсниц, кроме Анны.
– Тогда идем сразу в столовую, управляющая стол накрыла.
– Ишь ты – «управляющая»! – хмыкнула Тина.
– Да… Владлену не нравится слово «домработница».
Тина задержала Анну, взяв за запястье:
– Как он? Ты все время говоришь о нем в настоящем времени, как будто что-то изменилось…
Анна пожала плечами:
– Я никак не могу отвыкнуть, для меня он по-прежнему хозяин и здесь, и на комбинате. Не поверишь – я по сложным вопросам с ним советуюсь. Выгоню медсестру, сяду у кровати, возьму его за руку и разговариваю так, как будто он меня слышит. – Сделав паузу, Анна вздернула подбородок и чуть отвернулась.
Тина поняла – давит в себе слезы, не хочет, чтобы даже близкая подруга видела, как ей плохо.
Она ободряюще погладила Анну по спине:
– Ну что ты… это правильно, он ведь жив. Кто знает – вдруг он тебя слышит?
– Никого он не слышит! – с горечью отмахнулась Анна. – Это я так… для себя. Врачи сразу сказали – чуда не будет, а я сопротивляюсь, не могу это принять. Вот головой вроде понимаю – а сердцем никак…
– А Валерий как же?
– Осуждаешь? – Анна толкнула двухстворчатые двери и впустила Тину в просторную комнату, где был накрыт стол.
– Как я могу тебя осуждать? И за что? Мне просто подумалось… я ведь тебя хорошо знаю… как же ты уживаешься с этим?
– Стараюсь не думать, когда с Валерой. Принципиально езжу к нему. В этом доме он ночевал всего пару раз, и то когда с Дариной что-то происходило – я не могла одна остаться, просто представь – огромный пустой дом, в одном крыле Владлен, а в другом – я… и пустота… – Анна передернула плечами. – Но в основном мы в его квартире встречаемся. Он все настаивает, чтобы я хоть зимой в городе ночевала, там тоже есть квартира… кстати! – вдруг оживилась Анна. – Почему мне это сразу в голову не пришло?! Ты ведь там можешь жить! К чему эта свистопляска с гостиницами?! Какая я дура… совсем закрутилась, не соображаю… Тинка, в самом деле – давай-ка прямо завтра и переезжай, там все есть, что нужно.
– Погоди, не так быстро, – рассмеялась Тина. – Давай это завтра и обсудим, не могу спокойно на твой стол смотреть…
Анна встрепенулась:
– Ой, прости… я в последнее время совсем что-то… иной раз, знаешь, замру, в окно уставлюсь – а потом не помню, о чем думала… ты располагайся, где нравится… – сбивчиво заговорила она, подталкивая подругу к столу.
– Я надеюсь, в вашем доме не принято выдергивать тарелки из-под локтя у гостя, пока он не доел?
– Ну что ты… когда Владлен… ну, в общем, когда я стала ужинать одна, я попросила управляющую не входить в столовую. Сама терпеть это не могу, неловко себя чувствую. Так что за столом мы с тобой вдвоем останемся, наслаждайся едой и не беспокойся ни о чем. У нас отличный повар, а таких блюд, как готовят здесь, ты в своей столице вряд ли попробуешь, у вас и рыбы-то такой нет.
– Рыба у нас всякая есть, но вот кошелька моего, тут ты права, на обед из нее в ресторане вряд ли хватит. – Тина оглядела стол. – С чего посоветуешь начать?
– Прекрати. Что хочешь, то и накладывай, говорю же – управляющая по старой памяти еще иной раз вот такие поляны накрывает, когда кто-то в доме появляется. Мы с Дариной попроще предпочитаем.
– Отголоски тяжелого пролетарского детства? – пошутила Тина и тут же об этом пожалела, потому что глаза Анны стали холодными.
– Не пролетарского даже, а скорее люмпенского.
– Аня… – Но подруга даже не услышала этого возгласа, не обратила на него внимания:
– Это ты – девочка из хорошей семьи. А я – девочка из плохой. И сестра моя – тоже, и ей даже больше досталось, чем мне. И если бы не мой муж… я даже думать не хочу, где бы она оказалась.
– Можно подумать, ты сейчас это знаешь – где она оказалась в итоге.
Анна словно очнулась:
– Вот именно… Тинка, я каждую ночь задаю себе вопрос – ну, что я неправильно сделала, почему все произошло именно так? Где я ошиблась? Наверное, Валерка был прав – я передавила, гиперопека это ведь тоже плохо… Но ты бы знала, что со мной было, когда я впервые увидела ее пьяной вдрызг – точно так же, как когда-то мать… – Она закрыла лицо руками, и плечи ее задрожали от рыданий. – Тебе, к счастью, никогда не доводилось видеть, как твой родной человек лежит на полу в луже собственной рвоты и мочи… а ты стоишь над этим распростертым телом и думаешь – лучше бы она умерла… ты можешь представить, каково это – думать такое о матери? Нет, Тинка, ты счастливая, твоя мама – святая женщина, и в доме у вас всегда пирогами пахло, а не перегаром, как у нас… Я столько лет оттуда вырывалась, потом Дарину вытягивала, и все для того, чтобы однажды найти ее в съемной квартире в Москве, точно так же лежащую в луже… ощутить тот же запах перегара, понимаешь? Меня как будто шлепнули о камни с высоты, я разбилась внутри… я сидела прямо на полу возле храпевшей в пьяном забытьи Дарины и ревела от беспомощности. Я действительно не знала, что мне делать… и тогда Владлен сказал – забирай ее к нам. И прислал Валеру, чтобы он помог решить все вопросы с институтом, квартирой, билетами… Вот тогда-то Валера мне и сказал, что я зря делаю это. Что я должна дать Дарине возможность набить собственных шишек и научиться на них. Но он не понимал, что я просто не могу, не могу! Я не могу смотреть, как она калечит себя точно так же, как делала это наша мать. Но если матери я не могла помешать, то сестре непременно помешаю, не дам скатиться…
Тина молчала. Она прекрасно знала всю историю семьи, в которой выросла подруга, они жили в одном доме, и дебоши в квартире Царьковых не обсуждал во дворе только глухой.
Мать Тины, жалея Анну и ее маленькую сестренку, часто зазывала девочек к себе, кормила, иногда оставляла ночевать.
