– Ждал до последнего, а до последнего еще далеко, – все-таки пояснил Юкий и неловко усмехнулся. – Вот так нам повезло.
Вдали загудело, будто кто-то не очень умело изображал лосиный зов.
– Улетайте, быстро, – сказал Арвуй-кугыза и быстро пошел в сторону леса.
– Степняки, что ли? – спросил Озей.
Губы у него еле шевелились, лицо было неровно красным, будто ошпаренным, но запястье, с виду зажившее, он потер. Юкий не без усилий нагнал Арвуй-кугызу и напомнил:
– Они же ничего не сделали.
– Сейчас сделают, – сказал Арвуй-кугыза. – Пожалуйста, уводи крылов. От вас многое зависит – вы видели, вы воевали, вы знаете. Научите остальных. Они же как… птенцы там.
Юкий велел подошедшему Озею:
– Слышал? Так и есть. Улетай со всеми.
– А ты?
– Да что ж вы… – начал Юкий, замолчал и бросился за Арвуй-кугызой, который был уже еле виден.
Лосиный зов зазвучал во второй раз.
– Отец, – окликнул Юкий, нагнав Арвуй-кугызу.
– Как отец – прошу, поскорее, – пробормотал Арвуй-кугыза.
– Я до леса с тобой и сразу побегу, – пообещал Юкий.
Арвуй-кугыза неожиданно остановился, задрал голову, всхлипнул и сказал:
– За что мне это, а? Стоять, всё чувствовать, ничего не делать – и вот теперь, когда дождался, еще и от родных претерпевать непослушание, а для чего? Для того чтобы они умерли напрасно, и я умер напрасно, да еще трусом в памяти остался. За что?
Юкий отступил на шаг. Арвуй-кугыза посмотрел на него, благодарно кивнул и замер с приподнятым для шага коленом. Лосиный зов взревел и тут же оборвался, как срубленный.
– Уходи, – сказал Арвуй-кугыза, не глядя на Юкия, и махнул рукой. Рука загорелась.
Юкий, кажется, вскрикнул что-то непонятное ему самому.
Арвуй-кугыза быстро пошел на склон последнего холма, за которым начинался спуск к лесу, держа горящую руку перед собой, как факел.
Юкий зажмурился, развернулся и побежал к крылам.
Поэтому он не видел, как на вершине холма Арвуй-кугыза махнул второй рукой и как вместе с нею жутким всепоглощающим огнем вспыхнули все его волосы и ногти, накануне разбросанные им вокруг всего яла и особенно густо вдоль границы леса.
Махись, где ты, подумал Кул с тоской. Почему ты бросил меня? Я совсем один тут.
– С кого начнешь? – спросил Эврай.
– Лети-ка ты отсюда, пока дождя нет, – посоветовал Кул.
– Сам лети.
– У меня крыла нет.
– Бери, – предложил Эврай, хлопнув по крылу.
Кул хотел сказать что-нибудь злое, но сообразил, что Эврай по молодости может и не знать о том, что подкидыш обделен умениями, естественными для мары.
– Да если бы я… – начал Кул грустно и замолчал.
Кучник, стоявший в середине растянувшейся вдоль опушки цепи, вскинул короткую темную трубу, и от нее потек густой звериный вой.
– Сейчас нападать будут, – зло сказал Эврай. – Убей его.
– А без дудки они не знают, когда атаковать? – уточнил Кул. – Убью, и мы победили, всё?
Эврай злобно задумался.
– Все равно убей. Одним меньше будет.
– Сам убей.
– У меня лука нет.
– Бери, – предложил Кул и сунул ему лук и стрелу.
Эврай схватил лук, подцепил было тетиву оперенным хвостом, но благоразумно убрал стрелу на колени, прицелился вхолостую, щелкнул и ойкнул, тряся рукой.
Кул молча забрал у него лук, наложил стрелу и всмотрелся во вражеский строй.
– Что они стоят-то? Подудели и стоят.
– Может, они кому-то другому подудели.
– Кому? Нам?
– Другому отряду, который сзади идет.
– Ты видел другой отряд? – жестко спросил Кул.
– Нет, но может же быть.
– А, – сказал Кул, успокаиваясь.
– Вот тебе и а. Или шестипалым. Вдруг они заодно и предупреждают, что помощь идет.
– Это им, думаешь, помощь нужна? – сказал Кул тоскливо и, чтобы зря не всматриваться в сторону холма, всмотрелся в кучников и пробормотал: – Мне кажется, или старик на меня смотрит?
– Который?
– Вон, в середке, рядом с двумя здоровыми.
Эврай вскочил и жарко зашептал:
– Это колдун, главный у них, я видел!
И принялся рассказывать, как колдун сперва лежал, а потом пошел, точно повторяя те же движения, что как раз вот эти здоровые.
– Непохоже, чтобы у него спина больная была, – прищурился Кул. – И чего он на меня пялится? Еще шепчет чего-то.
Он вгляделся и тут же услышал шепот – даже не шепот, а спокойные неторопливые слова, непонятные или давно забытые, но удивительно знакомые, и почувствовал горький запах, такой же забытый, но знакомый.
Кул пошатнулся и опустился на колено.
– Ты чего? – испугался Эврай.
– Так целиться удобнее, – соврал Кул и сжал зубы, ведь кучник с дудкой затрубил снова, и вой лег на шепот так, что теперь забытые слова легли в голову ловко и плотно. И побежали по кругу.
– Кул, они сами целятся! – крикнул Эврай.
Кул распахнул веки, которые успел, оказывается сжать одновременно с челюстями, и увидел, что один из лучников выступил вперед и выставил в их сторону руку с луком. Стрелу на тетиву он, правда, не наложил, но медленно и торжественно извлекал ее из колчана, очень серьезно глядя прямо на Кула. И смотрел на Кула старик, уже не шепча, а говоря все громче и громче другие слова, которые переплетались с бегавшими по кругу внутри головы Кула, заставляя его немедленно сделать что-то важное, нужное и страшное.
Старик улыбнулся беззубым ртом и сказал:
– Уян.
Мир лопнул, осыпался и вырос вокруг новым, иным образом.
– Что? – спросил Эврай.
И Кул шевельнул кольцом лучника, которое раньше было на пальце Малого, а теперь сидело на пальце Кула, и его стрела коротко пропела и замолчала в груди серьезного лучника, и лучник упал, и Кул лишь тогда понял, что сказал «Я проснулся» на том же языке, на котором старик сказал «Проснись» и которого малец рядом не знал совершенно.
Они тут мало что знали по-настоящему нужного.
Кул забыл, как будет на местном языке «Все хорошо», но ему действительно стало хорошо, как, наверное, никогда. Все было четко, ясно и понятно. Чтобы скрыть смущение, он пустил стрелу в правого здоровяка рядом со стариком и тут же – в левого. Старик рухнул одновременно со здоровяками. Не врал малец, значит.
Малец опять спросил что-то. Кул засмеялся и сказал:
