Отряд был очень медленным – боевые лоди шестипалых не отличались быстроходностью. Гребные уступали парусным, парусные не шли в сравнение с тягловыми и силовыми, но боевой скип, оборудованный тяглом или иным движителем, сгорал, едва войдя в воды мары, даже если предварительно сгружал с себя все вооружение и военную ватагу. К тому же скорость лайвуя всегда равна скорости самого медленного судна, а середка отряда, насколько мог разглядеть Эврай, выглядела тихоходной. Это были не лоди, а древние лайвы вроде тихой, которые обычно боевым отрядам не нужны, поскольку перевозят рабов или малоценные сыпучие грузы наподобие песка. Такие суда, кажется, назывались обозом.
Эврай всматривался в клин, пока последняя лодь не миновала белесый выступ Лысой излучины. Получалось, что подойти к берегу у Запретного острова отряд сможет сразу после заката, а начать швырять камни, огненные стрелы или что там у них было в дикарском запасе оружия – еще раньше.
Значит, еще раньше ял должен узнать о приближении врага.
В том, что это враг, который идет войной на ял, Эврай не сомневался. Друзья так не выглядят. При желании можно было предположить, что это враг не тебе, а кому-то другому, с кем он и плывет воевать – мимо мары. Но такого желания у Эврая не было: ниже мары по течению жили немного не такие или совсем не такие, но все равно мары – лесные, озерные и болотные. Считать нападение на них не относящимся к мары было и странно, и глупо. Если их убьют на закате, нас убьют на рассвете или на следующем закате. Разница-то.
В том, что убьют, Эврай не сомневался. Он знал, что такое война, из песен и поучений, и чудом уцелел, подвернувшись под руку двум безоружным и очень спешившим дикарям. Теперь дикарей было гораздо больше, они были вооружены, они не торопились и шли только для того, чтобы заменить мир мары войной, убить всё, что мешает, и сделать остальное своим.
Эврай не был уверен, что этому можно помешать. Зато был уверен, что помешать нужно.
Для начала – предупредить народ о наступлении.
Эврай снова прислушался к шуму дубового подлеска, из которого выбрался на заросший шиповником Дальний обзор. Шум был не очень правильным, и переговоры птиц в подлеске были неправильными, слишком разбросанными и возмущенными. Неладно было в лесу и в мире.
Из подлеска, едва не цепляя траву, вылетел небольшой сокол, каких Эврай раньше и не видал, песочного цвета и с длинноватым хвостом. На полпути к обрыву сокол несколько раз шумно ударил крыльями, с каждым ударом подпрыгивая на локоть, перемахнул с солидным запасом шиповник и голову Эврая, радостно заверещал и, растопырившись, поплыл над Юлом к ялу, к болотам, к степи, к великому соленому озеру, на которое не падает снег, вокруг которого не растут ни сосны, ни хлеб и выжить рядом с которым могут только степные дикари, не умеющие ходить на своих ногах, поэтому сидящие на спинах коней и верблюдов, запрещенных в земле мары.
Эврай проводил сокола взглядом, размышляя о странностях нынешнего леса, вынул из-за пояса заранее сплетенные силовые прутки, разгладил их, чтобы получился относительно ровный кружок, повертел, выставив в сторону наползающих лодей, убедился, что картинка запомнилась, и метнул вслед соколу. Кружок, удачно легший на ветер, снижался очень медленно, коснулся поверхности воды на пределе видимости, но повел себя как будто пристойно: скакнул плоским камушком, а дальше скользил над самой водой со скоростью не меньшей, чем у сокола. А вдруг перегонит, сокол заметит и решит поймать, и не тюкнет гонец в тревожный столбик на берегу, подумал Эврай с легким беспокойством и тут же хихикнул, представив удивление хищной птицы от силового разряда, способного потрясти даже человека.
Но на всякий случай Эврай решил поторопиться с возвращением. Резервное крыло, он знал, было спрятано на следующей гряде холмов, откуда можно взлететь незамеченным с лодей.
Эврай еще раз окинул взглядом идущего на железный нерест врага, поразглядывал дубравку, почесывая давно исчезнувшую ссадину на подбородке, и рванул с холма на холм, так и не высмотрев Ирсая.
Тот опустил лук, беззвучно ослабил тетиву и цыкнул клыком, убирая стрелу в колчан. Кашкар тихо повторил:
– Пусть бежит. Пусть готовятся, друг друга бьют. Нам проще.
– Уверен, что он франков увидел? – спросил Ирсай с явным сомнением.
– Я Лачына зря не отправляю, – надменно ответил Кашкар. – Хочешь – проверь. Да не сейчас, пусть отбежит.
Ирсай усмехнулся, подождал, поглядывая между невысокими дубками, дождался, пока фигурка колдовского щенка вскарабкается на соседний холм, и прежде, чем выходить из укрытия, несколько раз топнул и заулыбался. Кашкар согласился:
– Чудо небесное. Прошлой зимой еще всасывала, сквозь снег и лед, сам видел.
– Знали бы, верхом домчались, – сказал Ирсай и побежал к утесу.
Там он присел в колючем кустарнике и осмотрелся с уместной осторожностью.
– Много, – сказал он вполголоса, и Кашкар разочарованно остановился: опять не удалось подкрасться незамеченным. – Сотрут они колдунов.
– Колдуны сами с этой земли тысячи лет всех стирали, не так это… – начал Кашкар.
Ирсай дернул его за рукав и скомандовал:
– Садись, заметит.
С соседнего холма сорвалась еле заметная на фоне тучи черточка, свалилась, раскрываясь крылом ласточки, почти к самой поверхности реки и понеслась над нею вслед за соколом.
– Я думал, хотя бы дети у них не летают, – пробормотал Кашкар. – Надо учесть.
Ирсай долго, не щурясь, как умел только он, смотрел против солнца и слепящей россыпи бликов на поверхности реки. Так и не моргнув, он повернулся к стае водных повозок и задумчиво сказал:
– Там заметили, интересно?
Там не заметили. Дозорный флагманской лоди отвлекся на бурун вокруг отмели, образованной падавшими с Дальнего обзора годы и века валунами, а Вильхельм, стоявший на носу чуть ниже, был слишком обременен опытом и мудростью, редко щадящими тонкость слуха и остроту глаза. Крыло он принял за далекую птицу, недостойную внимания. К тому же Вильхельм был занят расчетом последнего маневра, позволяющего быстро выбросить на атакуемый берег рабов из лайв сердцевины отряда. Лайвы должны были пройти сквозь расступившийся, но не остановившийся полностью авангард, выкинуть груз и тут же отвалить, уступая место передовому десанту. А десанту предстояло, не мешкая, оттеснить оборону, выгнать стариков и баб, наверняка охваченных паникой, из воды на берег, выстроить их там, прирезать, убедиться в прочности земли под ногами – и нанести первый удар по колдунам, ведьмам и прочей нечисти, способной навредить тяжелой пехоте, занимавшей дюжину лодей второго эшелона.
Вильхельм несколько раз согнул-разогнул левое колено, занывшее на свежем ветру и в ожидании скорой непогоды, и зашагал, разминаясь, по паршивой гулкой палубе. На Эрнвига он не смотрел, как не смотрел на Вильхельма Эрнвиг, застывший на носу принадлежащей ему лайвы, что следовала за флагманом. Оба были недовольны планом похода, отведенными им ролями и размытыми границами ответственности, распределенной между назначенцами разных городов и гильдий.
