Озей, стиснув зубы, зажмурился и тут же открыл глаза. По сжатым векам опять неслась вверх неровно черная стена, несся вниз человечек, перечеркнутый ремнями, перехватить такого маленького было почти невозможно, схватить ремни было невозможно, удержать такую тяжесть было невозможно и невозможно было пережить дикую боль, проткнувшую Озея ниже лопаток, когда крыло лопнуло.
Он сел, вырвал пучок травы, поднес было ее ко рту, но горьким был даже запах. Озей стал рвать и ронять травинки. Луй решил, что это с ним играют, и завертелся водоворотом, выхватывая травинки, чихая и горбато прыгая туда-сюда. Пышный хвост мотался, закрывая полмира. Кто бы еще другую половину закрыл. А потом открыл бы – и там все хорошо. Все как всегда. Все так, как больше, похоже, не будет.
– А вдруг это просто последнее время? – спросил вдруг Эврай. – Ну в первые времена же все наоборот было: сухая вода, холодный огонь, в нем рыба плавает, деревья растут в землю, а сверху корни, и по ним огненные черви скачут.
Он спохватился, что почти поет, и продолжил, старательно подбирая собственные, а не песенные слова:
– Вдруг сейчас все и готовится… вывернуться наизнанку?
Айви спросила:
– А где этот… маленький, который с шестипалым дрался?
– Исчез, говорят, – сказал Озей неохотно. – То ли испарился, то ли к себе ушел. Орты, говорят, оборачиваются бурыми и уходят в берлогу, если год гол…
Он осекся и торопливо спросил:
– А ты его видела, да? Он какой?
– Смешной, – ответила Айви, подумала, сморщила нос, но смогла не заплакать – правда, почти не скрываясь, тронула лоб и ключицы узнаваемым движением, которое завершает успокоительный разгон крови. – Хороший он. Может, орты впрямь бывшие хозяева? Он же за нас… все время.
– Последнее время, – как будто допевая несуществующую песню, подхватил упорный Эврай. – Оно, говорят, настает, когда основатель рода возвращается. А вдруг орты – основатели рода?
– Глупости не говори, – разозлился Озей. – У нашего рода живое серебро вместо крови, что ли?
– Да при чем тут!.. – взвился Эврай, но тут же притих, давя улыбку.
Началось, подумал Озей, но одергивать Эврая не стал. Пусть порезвится, авось это его отвлечет.
Айви тоже поняла и приготовилась к неминуемому приступу остроумия – тоже стараясь не подавать виду.
– А может, в этом и дело, – протянул Эврай, упоенный коварством и не замечающий его очевидности. – Поют же, что жена, берущая мужа, дарит миру бессмертие, а дева, отвергающая мужа, закапывает себя и народ. Вот, Айви всех отвергла, закопалась, а там орт как раз. Может, они родственники, и у ней вместо крови живое серебро, никто же не знает.
– Зато все знают, что ты ортовский подменыш, поэтому и голова плоская, – спокойно ответила Айви.
Луй заверещал, будто от смеха, Озей закусил щеки изнутри, Эврай задохнулся от возмущения, а Айви продолжила:
– Унась тебя защитить хотела, поэтому перышко приклеила, чтобы все про него говорили. А на самом деле…
Озей захохотал. Эврай в младенчестве впрямь был похож не только на сову, его и ортом дразнили. Частенько дразнили: за лупоглазость, угловатую голову, но в основном – за обидчивость, пока Мать-Перепелица не рассвирепела.
И сейчас Эврай обиделся, до зелени под веками, как маленький, даже телом в детство провалился: сунул кулаки под мышки и отвернулся, брови на ноздри. Ну, значит, окончательно выздоровел.
– Сам начал, – вполголоса напомнил Озей.
Айви неподвижно держала пальцы над чуть елозящим Луем – явно готовилась и дальше огрызаться, если например, Озей решит защитить Эврая или ее саму или просто продолжит этот ненужный разговор. Значит, нужен другой разговор.
– Айви, а Матери про соседей ничего не говорили? Непонятно, у них там такая же напасть или как обычно всё?
Айви, помедлив, повела плечом, от этого расслабилась вся и заговорила так же:
– Круг не собирали пока. Стайками, может, шушукаются или парочками. Я не слышала. Ты что, думаешь, это и у соседей, и везде?
Озей нехотя кивнул. Эврай выронил кулаки из подмышек и переводил растерянный взгляд с Айви на Озея.
– Но это же… плохо, да? – тихо спросила Айви.
Да чего уж хорошего, хотел сказать Озей, хотел бодро сказать, что зато не так обидно, но так ничего и не сказал, а неопределенно повел руками. Луй зарычал.
– Кончай уже, – буркнул Озей. – Учись на палку бросаться. Скоро волшба уйдет, будем заново учиться, как дикари шестипалые, драться и кидаться палками.
– Куда она уйдет? – спросил Эврай.
– Может, никуда еще, – бодро ответил Озей и вскочил, слишком быстро, постаравшись не зашипеть, подобно Лую, от стукнувшей в спину боли. – Ладно, пойду гляну, что там с этим.
– Я с тобой, – неожиданно сказала Айви, поднимаясь и отряхивая штаны – совершенно чистые, кстати.
– Н-ну… ладно, – согласился Озей, но на этом остановиться, как всегда, не сумел. – Мне-то положено, отвечаю, раз спас.
– Зря спас, – тихо сказал Эврай. – Из-за него всё.
– Нет, – отрезала Айви. – Трехсмертник Чепи им обещала. Она его вырастила. Они к ней пришли. Кул-то при чем?
– При всем, – процедил Эврай.
Шагнувший было прочь Озей остановился и сказал:
– Арвуй-кугыза говорит, Кул всех нас спас, всех мары. Без него уже вторглись бы шестипалые из каменных пещер и убивали бы всех подряд, как… А теперь не вторгнутся. Кто спас, за спасенного отвечает, так? Значит, Кул за нас отвечает теперь. Смешно, да?
Он потоптался и добавил:
– А ты говоришь – зря.
Махнул рукой, обозвал зарычавшего Луя и пошел.
3
Сылвика говорила, что Кул отлеживается в сыродельне, но его там не было. На полу лежал смятый войлок без следов спального гриба или мха, но и с ними было бы непонятно, как там можно не то что отлеживаться, но вдохнуть-выдохнуть больше пяти раз: сумеречно, тесно, воняет кислым, неба не видно, и постоянное ощущение мелкого сора, оседающего со стен на волосы и за шиворот. Или чешуек тьмы, створоженной в грязь.
Озей и Айви, переглянувшись, поспешно вышли, отдышались и принялись искать вокруг. Не нашли бы, к тому же окликать Кула они почему-то стеснялись – да Озей подозревал, что бесполезно это было, не отозвался бы Кул, – если бы не Луй. Он метнулся туда-сюда и, радостно задрав хвост, рванул через все поле мимо запоздало возмутившихся овец. Айви пошла следом, а Озей побежал: несколько мгновений он потерял, пытаясь сообразить, что это за примятая полоса такая, незаметная глазам, но ощутимая ногами, вдоль которой они следуют. Будто через все поле тащили небольшой валун.
Луй проскочил объеденные кусты, достиг двойного ряда крушины и черемухи над Талым овражком, отчеркивающим луга от Меловой рощи, и запрыгал там, шипя и потявкивая.
