Ош о чем-то спросила.
– Он позволит, – ответил Эйди на степном языке.
– Вы не собирались меня брать, да? – спросил Кул.
Эйди виновато улыбнулся.
– А зачем тогда я вам был нужен?
– Пользуешься тем, что умирающий врать не должен? Умный парень.
– А раньше, значит, только врали. Ладно. Так зачем я вам был тут?
– Лучше тебе не знать.
– Убить хотели?
– Убить и не хотели, и не собирались. Кул, ты на Ош не смотри, она ничего не знает, всё – мой выбор. Нам надо уйти, уйти быстро можно только отсюда, а для этого нужна кровь невинного или смерть виноватого. Ты невинный, прости уж, я вижу. Я бы тебе просто пальчик порезал, ну, ладошку, и всё. Даже больно бы не было, а как ваши раны заживляют, ты лучше меня знаешь. И не заметил бы ничего, уснул, когда сюда дошли, проснулся – нас нет, ну и живешь дальше.
– Как я могу жить дальше? – спросил Кул, и горло его сжалось. Он прокашлялся и все-таки продолжил: – Как после этого можно жить?
– Жить можно после чего угодно, – сказал Эйди. – Ты уж поверь, сынок.
– Сынок? – повторил Кул злобно. – Ты всех сынков убиваешь или всех, кого убить хочешь, сынками зовешь? Тебе Эврай был сынок, ты его убить хотел, ни за что.
Эйди с клекотом вздохнул, сплюнул черно-серым, гадливо убрал со рта усыпанные крохотными шариками нити и объяснил:
– Он волшбу начал, а что я могу против вашей волшбы? Только бить.
– Волшбу. Он маленький глуп. Вокруг утеса пустое место, волшбу здесь не поднять.
Эйди, кивнув, спросил:
– Ты не понимаешь, что сейчас пригласил убить себя? Волшбу не поднять, никого вокруг нет, значит, ты для нас единственное препятствие.
Кул с трудом удержался от шага назад – вспомнил, что сзади пропасть, – и пообещал:
– Издали зато можно. Сейчас накроют, ждите.
– С тобой вместе.
– Поделом. Я вас накормил, я вам помогал, я думал, вы… А вы… Чепи и Позаная она убила?
Эйди перевел взгляд с Кула на Ош и обратно, хотел что-то спросить, но не стал. Коротко сказал:
– Нет, я.
– Зачем?
– Случайно. Парень волшбой нас прихватил, мог размазать – он боевой колдун, я правильно понял? Ну вот. Пришлось спасаться – ну и перестарались. Очень он сильный. А девку… Глупая случайность. Мы же к ней шли, мы столько ее искали, мы ей везли… А она как увидела, что парень ее… Ну, в траву вцепилась, точно сынок тот. У меня кровь из носу и глаз, Ош сразу без сознания – ну и пришлось. И все вспыхнуло.
Только сейчас Кул понял, как сильно надеялся на то, что Чепи и Позанай живы. Хотя бы не убиты. Хотя бы убиты не этими двумя.
Без этой надежды жить невозможно.
– Значит, из-за вас всё, – сказал он. – И огонь негасимый, и вода горькая, и дальше, значит…
Эйди что-то сказал Ош. Та равнодушно моргнула.
– У самого сил нет, так ее натравить хочешь? – спросил Кул.
– Успокойся. Больше я никого не убью. Ни сам, ни чужими руками. Ну… почти.
– Вообще никого, – заверил его Кул, поудобнее перехватывая клинок.
– Прости, – сказал Эйди устало и просто.
Как будто это было чем-то обыкновенным: ворваться в твою жизнь, притвориться самыми лучшими и нужными тебе людьми, обмануть тебя и всех вокруг, попытаться убить тебя и всех вокруг, кого-то вправду убить, а потом сказать: «Прости».
– Даже не мечтай, – очень четко выговорил Кул. – Никто тебя не простит.
– Это печально, – согласился Эйди и завозился, вставая.
Ош посмотрела на него, на Кула. Эйди, замерев внаклонку, подышал и что-то сказал ей.
– Как ее зовут? – спросил Кул, напрягшись. – Кошчы?
Ош вздрогнула, Эйди кивнул. Кул нехотя продолжил:
– А тебя?
– Хейдар, – так же нехотя признался Эйди.
– Кошчы не хочет убивать, заставлять приходится? – спросил Кул на степном.
– Умный мальчик, а дурак, – ответил Хейдар на степном же, выпрямляясь и взявшись за верхушку камня, похожего на печку. – Уймись. Нам от вас больше ничего не надо. Мы уходим уже.
Ош встала рядом с ним, прищуренно высматривая что-то за спиной Кула. Старательно не задевая глазами Кула. Перехваченный ремнями участок от груди до пояса у нее был голым, живот – не по-женски мускулистым.
– Никуда вы… – начал Кул, чувствуя, как жар ненависти спекает все внутри от колен до глаз в твердую косточку, которая не дает ни думать, ни смотреть, ни дышать, пока не выскочит наружу с ударом, с прыжком, с воплем и с выплеснувшейся из врага кровью.
Договорить он не смог: косточка выросла, заняв его целиком, от пяток до макушки, и попробовала развалить, будто переспевшую сливу. Кул замер, чтобы не лопнуть, не упасть на гранитную площадку и с утеса, не заорать от неприятности и непонятности ощущений.
Кошчы, кажется, чувствовала то же самое: она замерла, вдавив ладони в голый плоский живот.
Хейдар с трудом, но решительно сорвал через голову ремень сумки, попытался накинуть на шею Кошчы, но смог зацепить только за плечо, сделал два быстрых шага к Кулу и вырвал из его руки клинок.
Опять обманул, подумал Кул, жмурясь с некоторым даже облегчением. Он виноват, будет наказан по справедливости, и все сейчас кончится. Не придется ни перед кем оправдываться и никому ничего объяснять.
Лезвие рассекло ткань и плоть с удивительно знакомым шипением, в нос ударил душный запах крови, но боли не было. Кул неохотно открыл глаза и увидел, что Хейдар, отступивший обратно к Кошчы, стряхивает ей под ноги густую жидкость с ладони и с предплечья, а Кошчы смотрит на это с недоумением.
– Ты что делаешь? – медленно спросила она на степном.
Хейдар тихо, но очень четко ответил на степном же:
– Лайва подходит, чувствуешь? Это от нее боль. Пропуск на нее – кровь. Мне все равно не жить, так хоть дело закончим. Передашь Фредгарту корень, скажешь, что я все сделал, пусть моим заплатит, он знает.
Кошчы, скривив лицо, сорвала ремешок, обхватывавший ее под грудью, и попыталась захлестнуть им локоть Хейдара. Хейдар оттолкнул ее и прохрипел:
– Не лезь! Вот кровная черта, переступай через нее, вот так. Когда скажу, переступаешь вторую черту и прыгаешь вниз, смело. Про меня забудь, я кончился.
Кошчы гневно вскрикнула и снова потянула к нему ременную петлю. Хейдар из последних сил повысил голос:
– Дура, мальчика забыла!
Какого мальчика, подумал Кул онемело. Кошчы замерла, уставившись на петлю в руках. Ремень сумки съехал с плеча ей на локоть, сама сумка качалась у ног.
