– Проехали. Везучая ты, женщина-кочмак. Ничего не слышала?
Кошше подумала, оглянулась и пожала плечами. Не хватало еще рассказывать ему обо всём. Хейдар кивнул и как будто согласился с чем-то:
– Отлично. Там трактир, сейчас перекусим, лад да благо.
Какое перекусим, дальше поехали, раньше доберемся, раньше вернемся, да я и не голодная, собиралась сказать Кошше, – и вдруг поняла, что страшно голодна, страшно устала, и в любом случае Хейдару виднее, где стоять, а где ехать, он командир, а ее задача – выполнять и, что существеннее, вернуться. Значит, надо выполнять.
Трактир оказался пристойным и чистым, даже с проточной водой в умывальне. Из обеденного зала одуряюще пахло свежевыпеченным хлебом и жареным мясом. Народу в зале почти не было, лишь веселый оборванец у входа, да и того невысокий хозяин быстро и умело турнул, едва оборванец сделал стойку на новых гостей. Оборванец послонялся по двору, выволок из конюшни убитый, но очевидно дорогой и очевидно ворованный самокат и упылил в сторону черного уже горизонта, подсвечивая себе громоздким фонарем. Далеко, впрочем, отъехать он не успел: шелест самоката слишком быстро затих, сменившись отчаянной бранью оборванца: знать, сила движителя иссякла гораздо раньше, чем рассчитывал ездок.
Пустота в зале, с одной стороны, несколько настораживала – слишком много слышанных Кошше страшных сказок начинались в пустых харчевнях и тавернах с чересчур предупредительным хозяином. С другой стороны, не меньшее количество лихих историй про подвиги и приключения начиналось в переполненных трактирах. Кошше, в отличие от рассказчиков, считала кабацкие драки делом, скорее, глупым, чем увлекательным, – ну да предметы мужской похвальбы редко бывают разумными.
Хозяин, следует отметить, был не столько предупредительным, сколько холодно профессиональным и не слишком болтливым – возможно, из-за сильного акцента. Заказ принял быстро, деньги за ужин и ночлег взял вперед, но по щадящим расценкам, обслужил ловко, сам. Его баба или девка, Кошше не поняла, так и не показалась из-за занавеси, отделявшей залу от кухни.
Кошше старалась не жадничать, но и стесняться было странно, поскольку платил Хейдар, поэтому взяла и похлебку, и баранину с овощами, и хлеба, раз уж он пах так заманчиво. Не экономил на ней Хейдар. Зато экономил на себе – руководствуясь явно не желанием потратить поменьше. Он ел не как мужик с дороги, а как манихейский постник: вместо нормального мяса попросил отварить курицу или кролика, а пока они варились, жевал печеную брюкву. От закусок посерьезней Хейдар отказался, как и от всего горохового – похлебки, пудинга и даже хлеба. Гороху везде было много, в год мыши горох родится хорошо.
Не стал Хейдар и пить – ни бражной настойки, ни пива. Попросил воды и кислых сливок, смешал их и цедил весь вечер с явным отвращением.
Не зря за печень держался, сделала себе завязочку на пояске Кошше, и перестала обращать внимание на это до момента, когда и если завязочка пригодится.
Еда была свежей, вкусной, посоленной в меру и приготовленной без злоупотребления травами и отдушками, утомившими Кошше в Вельдюре. И мягкой она была, так что жевалась легко, а вот откусывать было еще немного больно. Тот, кто вырубил Кошше, попал точно в подбородок. Подбородок болел, и пара зубов над ним ныла. Впрочем, когда Кошше приноровилась отрезать и закидывать кусок на клык, дело пошло споро.
Она быстро наглоталась, осоловела и остывшую баранину доедала уже из принципа, с заметным усилием и смачивая каждый кусок наливкой.
Хозяин подошел после умело выдержанной паузы, спросил, довольны ли гости ужином и не желают ли добавки, серьезно выслушал куцые, но искренние похвалы, сказал, что закуски, наливки и пиво доступны постояльцам всегда, так что можно подзакусить или утолить жажду в любой момент дня или ночи, и напоследок предложил сходить в савун, северную баню, небольшую, но жаркую.
Хейдар, поморщившись, сразу отказался, поэтому Кошше согласилась.
Заметив, что Хейдар одобрительно кивнул, Кошше, дождавшись, пока хозяин уйдет раскочегаривать савун, прямо спросила:
– Приставать будешь?
Хейдар уточнил:
– А очень надо? То есть я могу, конечно, но сегодня лучше обошелся бы.
– Вот ты наглец. Тогда обойдись. Договорились? Полезешь – не обессудь.
– Кошмар, – сказал Хейдар со вздохом. – Угрозы со всех сторон. Договорились. Но тогда уж и сама не лезь, мне выспаться надо.
Кошше фыркнула, подлила себе еще наливки, дождалась, пока Хейдар, кивнув ей, ускрипит вверх по лестнице, а хозяин вернется с парой истершихся, но чистых простыней и проводит ее в савун.
Савун оказался сухим, опрятным и почти ярким, благодарность силовым светлякам, наклеенным на потолок. Пахло здесь нагретой родниковой водой, мыльным корнем и можжевельником, и задвижка на двери была основательной, не взломают. Кошше осмотрела савун, убедилась, что щелей и окошек для подглядывания нет – не то чтобы это сильно ее беспокоило, но лучше знать заранее. Если принимаешь малополезное или лишнее решение, делай это осознанно.
Кошше пропарилась до томного звона в мышцах, трижды. Так-то мыться и обливаться одно удовольствие: вода натекала в бак сама, быстро грелась и выливалась мгновенно, не требуя следить за тем, куда и сколько льешь. Баулы, выстиранное и развешанное Кошше над камнями первым делом, к последнему ополоскиванию высохло совершенно.
Печка ровно гудела, вода шипела, кожа стонала почти слышно, за стенкой протопала троица коней, их расседлали и увели, всадники, вполголоса переговариваясь про лучшее заячье жаркое, ушли в трактир. Заяц и на завтрак хорош, рассеянно подумала Кошше, готовясь одеваться.
Немного поколдовав, она собрала лоскуты так, что каждый теперь стал другой частью баулы: штанины, развернувшись, закрыли спину, мотня легла на плечи – с почти недельным опозданием, но обеспечив необходимый ход по четверти круга. Небу так угодно.
Кошше оставила ремни в положении для езды в седле, сыто и распаренно поразмышляла над возможными улучшениями образовавшегося кожаного рисунка, сообразила, что занимается ерундой, пытаясь как бы между прочим на сон грядущий улучшить то, что тысячу лет делали совершенным тысячи умников, усмехнулась, на всякий случай вытерла насухо весь савун и вышла во двор.
Свежий темно-синий воздух схватил ее за щёки и добродушно качнул. Кошше блаженно поёжилась и пошла в трактир, к лестнице в спальню, наверняка тихую, уютную и благополучно отделенную стенкой от немытого, попахивающего болотным цветом и староватого, честно признаемся, Хейдара, который обещал не приставать. А вдруг передумает – и урезай ему достоинства, а ведь лень, да и не хочется. Может, пригодятся когда. А вдруг не передумает. К тому же она сама обещала не приставать. Помним об этом и о том, что он немытый и вонючий, как, впрочем, и все мужики, да и о том еще, что нос-то и зажать можно. Ладно, на месте разберемся.
Она бесшумно, придержав рукой колокольчик над дверью, вошла в трактир и сделала шаг к лестнице. И второй – в сторону от нее, теряя сонливость вместе с игривостью. И третий, в обеденную залу, где гудели голоса и где хозяин, хлопотавший у стойки, заметив Кошше, сделал ей короткий жест. Уходи, мол.
