Матвей подписал майку черным маркером и протянул ее мне.
— Если ты от Ульяны, — снова начал он, — скажи, что я передумал. Не могу так ею рисковать…
— А что с Ульяной? — спросила я. И почему-то во сне мне стало так страшно за Ушацкую… Даже сердце бешено заколотилось.
— Как? Ты не знаешь? — удивился Матвей. А затем наклонился ко мне и, обдав горячим дыханием, проговорил: — Дело в том, что я и Ульяна… В общем, мы…
Проснулась от резкого толчка. По телу пробежали мурашки. На улице уже было темно.
— Что стоим? — спросила я, потянувшись. — Остановка по требованию?
— Да с машиной что-то, — неуверенно проговорил Паша.
— Так и знала! — завопила я. — Ты же говорил, что она исправна?
— Ну была исправна… — лицо у Долгих сделалось озадаченным.
— Мы застряли в глуши? В лесу? — паниковала я.
— Ага, среди злых волков и дорожных разбойников, — подсказал Пашка. — Не волнуйся, придет Трубадур и нас спасет!
Пашка, положив руки на руль, негромко и фальшиво запел:
— Куда ты, тропинка, меня привела? Без милой принцессы мне жизнь не мила…
— Это не смешно! — ворчала я. После странного волнующего сна мне было не по себе.
— Не паникуй, мы встали как раз у станции технического обслуживания! — приободрил меня Долгих. — Ну? Кто счастливчик?
— Тот, у кого никогда не ломается машина в самый неподходящий момент? — выдвинула я версию.
— Ковалева, ну ты и язва! — покачал головой Пашка. — Выходи! Тут еще забегаловка какая-то есть, перекусим!
— Чебуреком из кошки?
— Из мышки.
Я достала с заднего сиденья переноску с Изабеллой и, бережно обхватив ее двумя руками, поплелась вслед за Пашей. На улице было темно и прохладно. Я задрала голову и посмотрела на звездное небо. В городе столько позолоченных светлячков и не сосчитать. Здесь звезды яркие и низкие… Мерцают, как новогодняя гирлянда. Кажется, только встань на носочки, протяни руку… И вот же они!
— Сколько времени? — догнала я Долгих. Оставив машину на станции, мы направлялись к небольшому придорожному кафе с неоновой мигающей вывеской «Еда и Ночлег. 24 часа». Миновали несколько припаркованных фур.
— Первый час ночи…
— Обалдеть! Во сколько же мы приедем домой?
— Сказали, что ремонт много времени не займет, — виновато проговорил Паша.
— Мама потеряет! Тут еще сеть не ловит…
Мы зашли в кафе, в котором в этот час никого не было. На входе звякнул колокольчик. Спустя минуту к прилавку подошел заспанный парень. Он разогрел нам два гамбургера и продал две газировки в жестяных банках. Мы с Пашей сели за столик у окна. Накинулись на еду, словно не ели несколько суток.
— Прямо из книги о вкусной и здоровой пище, — смеясь, проговорила я.
— Сто лет не ел бургеры, — ответил Пашка с полным ртом.
— Шацкая бы этого не одобрила, — подмигнула я. Затем показала большой палец и опустила его вниз. — Отстой, Павлуша!
— Да уж, — улыбнулся Долгих. — В последний раз, когда мы с Улей встречались…
— Грызли сельдерей?
— Нет. В одном очень даже симпатичном кафе ели вегетарианскую «селедку» под шубой…
— Селедку? — удивилась я.
— Только вместо рыбы там была морская капуста, — уточнил Пашка.
— Бе! — засмеялась я. — Ты жевал водоросли?
Пашка молча потянулся за газировкой. Протянул вторую мне.
— Сладкие напитки из холодильника… В жестяных банках, — проговорила я, прислонив к щеке ледяную газировку. — Как на пляже… Скоро будем дома!
— На счет «три»? — спросил Пашка, готовясь дернуть колечко на банке.
— Раз…
— Два! Три!
Пш-ш-ш… зашипел газированный напиток. Мы чокнулись.
— Чин-чин! — проговорила я. — За предстоящие каникулы дома! Помнишь, как после школьного выпускного мы все пошли ночью на море, а потом я утащила твою одежду?
— После этого я тебе особо не доверяю, Ковалева, — доверительно сообщил Пашка.
— Да ладно! — захохотала я. — Ведь тебя же кто-то из наших сфотографировал. Когда ты из воды долго не вылезал. У тебя там глаза от вспышки горят, как у енота!
Пашка, склонив голову, негромко рассмеялся. Я жевала бургеры и время от времени посматривала на Долгих. Свет от голубой неоновой вывески падал на лицо друга, оставляя на щеках тень от длинных ресниц. Я, снова невольно залюбовавшись Пашей, поспешно отвела взгляд.
Долгих, сидя напротив, тоже молча с улыбкой наблюдал за тем, как я ем…
— Ты смешно жуешь, — сказал наконец друг. — Щечки, как у Спанч Боба!
— Да иди ты! — смертельно оскорбилась я.
Когда мы выходили из придорожного кафе, я придержала дверь, пропуская Долгих вместе с моей переноской. Поравнявшись, Пашка внезапно поцеловал меня в висок.
— Ты чего? — удивилась я точно так же, как несколько часов назад сам удивился Паша…
Долгих несколько секунд молчал, глядя мне в глаза, а затем сказал:
— Спасибо, что придержала дверь…
— Не за что, — негромко проговорила я. И сверчки затрещали громче, и звезды замигали ярче, и голова закружилась отчаяннее…
…К родному городу мы подъезжали рано утром. Встречал нас уже знакомый морковный рассвет. Не доезжая до развилки, Пашка остановился на обочине узкой извилистой дороги.
— Опять сломалась? — ужаснулась я.
Долгих отрицательно покачал головой и первым вышел из машины. Я поспешно вылезла следом. Отсюда, из-за растрескавшихся скал, которые упирались в оранжевое небо, виднелось неспокойное утреннее море. Мое море. Я будто слышала шум далеких свинцовых волн… Мы с Пашей восхищенно переглянулись. Разговаривать в такой момент не хотелось.
Теперь казалось, что все плохое осталось позади. Как у Бродского. Нет проблем, всех печалей, троек в зачетке, неразделенной большой любви… И все же я вспомнила про Ульяну. Было тревожно. Во что вляпалась наша идеальная девочка?
Тогда я надеялась: обойдется. Ведь это было там, в загазованном душном городе-миллионнике. Но, как позже оказалось, Шацкая умудрилась прихватить с собой свои злоключения…
Глава 17
К хорошему привыкаешь быстро. К утренним пробежкам по набережной, к горному воздуху, к шороху накатывающих волн, к маминым вкусным завтракам, обедам и ужинам… И ничего не может испортить тебе летние каникулы. Ни раскаленный зной, ни поливка огорода, ни толпы шумных отдыхающих на улицах города…
Ледяная колодезная вода расплескалась из лейки на голые загорелые ноги… Господи, как хорошо!
