— И много ли химическое оружие помогло Саддаму Хусейну? — с горечью сказал Александр Дмитриевич. — Мне больно слышать вас, вы же русский человек. Когда — русские проводили геноцид и бомбили химическим оружием слабых?
— Хватит, догуманились! НАТО у Смоленска, ваххабиты у Казани — вот цена нашей гуманности! Вот цена нашей интеллигентности. Вот цена нашего прекраснодушия!
— Господа!
Все замолчали.
— Ещё желающие выступить есть?
Желающих не было.
— Мне, как президенту Российской Федерации, тяжело принимать это решение. Но я принимаю его с полной ответственностью за будущее нашей страны и нашего народа. Мы не можем позволить себе ни капли гуманности перед лицом нависшей над нами смертельной угрозы. Мы должны понимать, что впервые со времен Великой Смуты над нами, над русскими, — нависла угроза полного уничтожения. Мы несем ответственность перед нашей страной, перед нашими избирателями, а не перед всем миром. Поэтому я принимаю следующее решение: изложенный Иваном Валентиновичем план принимается за основу. Приказываю создать рабочую группу по реализации этого плана, которую возглавлю лично. Лица, включённые в группу, будут извещены дополнительно, равно как и о времени первого заседания. Соображения, высказанные Александром Дмитриевичем, мы примем во внимание, но только с тем расчётом, чтобы помочь реализации нашего плана и не более того. Время честной игры прошло, речь идет о нашем выживании.
Президент осмотрел собравшихся.
— Всё, что касается данного совещания, прошу держать в тайне. У меня всё.
Бывшая Ливия. Сирт. 17 июля 2015 года
— Гулакшах, мух ду?
Услышав это совсем рядом с собой, за спиной, Николай приложил все силы к тому, чтобы не обернуться.
— Сан массо хъума дикду. Гулакхаш таделла догу
[20].
— Цунач лаьцна таьхьа дуйцур вай.
Они были совсем рядом — уверенные, гортанные голоса, похохатывания, от которых становилось не по себе. Два чеченца, встретившихся на улице чужого города, но по-прежнему связанные невидимыми нитями кавказского родства братства. И он — чужой. Русист. Враг.
Он специально чуть сбавил ход, пропуская людей мимо себя. Прошли и эти… обычная, западная одежда, на одном — куртка нефтяника. Бородатые. Оружия не видно, но это не значит, что его у них нет. Здесь оно есть у всех.
Николай последовал за ними, лихорадочно размышляя, что делать. Знают ли они местный язык, диалект арабского, поймут ли, если услышат его разговор? Стоит ли кто за ними? Какого черта они здесь объявились?
Николай и сам не знал, почему увязался за ними. Просто, на уровне подсознания и рефлексов в него было вбито: чеченцы — опасность, дагестанцы — опасность, кавказцы — опасность. Всё, что идёт с Кавказа — опасность. Где бы это ни было.
Чеченцы свернули в одно заведение, где столы были прямо под навесом. Николай прошел чуть дальше, купил у уличного торговца лепешку с мясом и зеленью. Присел на корточки у стены — человек, ища опасность, обычно смотрит на уровень своей головы.
Чеченцы что-то заказали. Сидели они удачно…
Дальше разговор пошел быстрый, резкий, Николай сидел далеко и мог улавливать только общие контуры, тем более что язык он успел подзабыть. «Мехкадаьттанах бензин даккха» — нефть из бензина, русское слово «самовар» означает самодельную установку для переработки нефти в бензин невысокого качества, без присадок, с октановым числом около шестидесяти. Местная нефть — легкая, малосернистая, ничем не уступает по качеству чеченской — вполне можно перерабатывать самодельными «самоварами» в бензин. Ливийцы этого не делали — продавали сырой, тут были нефтепроводы и ещё работали нефтеперегонные заводы. Судя по всему, чеченцы решили обогатить пустынный ливийский пейзаж дымными трубами «самоваров».
А что? Почему бы нет? Даже рабы найдутся — за самоварами смотреть.
Если тут чехи будут рулить — будет полная ж… Откуда взялись только гады?
Дальше разговор пошел, конечно же, про ахча — про деньги. Выясняли, кто и кому должен, говорили про какое-то «пайда предприятие» — доходное дело. Очевидно, уже успели тут развернуться и даже начать конфликтовать из-за денег.
Николай внимательно слушал и запоминал главное — имена.
Потом — они встали, расплатились за еду. Вышли на улицу, направились на восток — в сторону лагерей беженцев. Николай последовал за ними…
Место было совсем скверное. Они сошли с торговой улицы, где все было приведено в порядок в угоду покупателям и сразу же — грязь, вонь, хруст кирпича под ногами. Они шли проулком, ведущим на другую улицу — здесь жили только крысы, да те, кому очень не повезло в жизни…
Потом оба пропали. Не на повороте, не в темноте — Николай на мгновение отвлекся и они пропали. Прямо из-под носа.
Он продолжал идти, не ускоряя и не замедляя шаг. Глаза бегали по сторонам.
В последний момент — что-то почувствовал справа, рванул пистолет из-за пояса — но тут его по голове хватили камнем с другой стороны, да так крепко, что искры из глаз. Дело довершил профессиональный боксерский удар справа же; он полетел на землю, но пистолет не выронил. Нога в кроссовке наступила на его вооруженную руку, вырвала пистолет.
— Полици?
— Ха. Со руси шпион.
— Иза урс хьякха
[21].
Оглушенный, Николай не понял, почему его не режут. Потом — до него вдруг дошло, что один из чеченцев разговаривает по сотовому.
— Мегар дац! — сказал чеченец, поговорив по телефону. — Нельзя.
— Повезло тебе, русист. Живи…
Когда Николаю удалось подняться на ноги, чеченцы уже были далеко. Вместо того, чтобы преследовать их, он достал второй пистолет из скрытой кобуры на лодыжке и побежал в другую сторону. Туда, где была припаркована его машина.
* * *
— Сотрясение мозга… — безапелляционно вынес приговор швед, который до того, как поступить в ООН, в своей армии работал санитаром.
— Сильное?
— Не такое, какое требует госпитализации, но — никаких миссий, по меньшей мере, десять дней. Сейчас я дам вам аспирин, если почувствуете себя хуже, придётся вызывать санитарный самолет.
— Господи… да эта жара убьет даже человека с целой башкой, — сказал итальянец, который родился на севере Италии, на самой границе со Швейцарией и не переносил жару.
— Ну, голова в медицинском плане цела, в смысле трепанации черепа нет, — швед не понял итальянской шутки.
— Спасибо и за это…
