Весь последующий день я только и делал, что ругал себя за нерешительность и собирался с духом, чтобы пойти к дому на горе. Вначале я решил, что пойду туда в пятницу, через два дня, потом подумал о том, что сведения в записке могут носить срочный характер, вдобавок стал понемногу презирать себя за трусость. Так что в среду, придя домой после школы, я бросил портфель, наскоро перекусил бутербродом с сыром и помидором, переоделся, сунул в карман леденец и направился к верхней, разрушенной части города.
К дому на горе можно было добраться и в обход старого города, но это заняло бы полдня, не меньше. После землетрясения, случившегося много лет назад, власти решили отстроить город внизу, а завалы почему-то не убрали, отделавшись проволочным забором и надписями «Не входить! Опасно для жизни!». Сюда даже отчаянные мальчишки старались не ходить в одиночку, так как место было по-настоящему жутковатым. Полуразрушенные искореженные здания с плесневелыми стенами, хаотичные нагромождения бетона с торчащей проржавевшей арматурой, поваленные фонарные столбы и линии электропередач среди высоко разросшейся травы и колючих кустов. Кое-где затопленные участки, проросшие по периметру камышами. И постоянная, звенящая тишина. Таблички с запретительными надписями нас, мальчишек, конечно, манили, и мы неоднократно пробирались в старый город. Но делать тут было нечего, ни разгуляться, ни поиграть толком, так – только нервы пощекотать.
Солнца с утра не было, низкие сгущающиеся облака грозили пролиться дождем. Я пролез в лаз в заборе и пошел вдоль него до одноэтажного здания больницы, точнее, стен, оставшихся от нее. Затем перебрался через болотистую заводь, используя поваленный деревянный столб, балансируя и стараясь не смотреть на темно-зеленую жижу под собой. Дальше пришлось выбирать, как пройти к подножию горы, – либо пробираться сквозь колючие кусты и высокую траву с крапивой, либо прыгать по балкам и грудам бетонных панелей. Я выбрал второй вариант. Как всегда, тут было очень тихо, только жужжание насекомых и стрекот кузнечиков, юркие ящерицы то и дело стремительно пробегали под ногами. Когда я преодолел все завалы и вышел на едва заметную горную тропу, солнце слегка показалось из-за туч, словно в награду за пройденный трудный этап.
Я приободрился и быстрым шагом стал забираться вверх. Шел я довольно долго и успел уже запыхаться, когда тропинка, идущая зигзагом среди мелких камней и кустов шиповника, после очередного поворота вывела к дому Грзо. Я отдышался и огляделся. Территория никак не была огорожена, а сам дом, мрачный, из темного туфа, как бы вырастал из скалы и поддерживался снизу толстыми дубовыми сваями. Металлическая лестница двумя пролетами поднималась к открытой веранде.
Я медленно, шаг за шагом приблизился. А вдруг тут и вправду волкодавы есть? Может, наоборот, надо крикнуть, что я здесь?
На всякий случай я подобрал увесистый камень и крикнул:
– Здравствуйте!
Тишина. Я вошел во двор и еще несколько раз крикнул, с тем же успехом. Я поднялся по пружинящей лестнице и постучал в дверь. Никто не отозвался, и я вновь спустился вниз. Справа был покосившийся сарай с конюшней, а слева, под навесом из шифера, поленница нарубленных дров и железный мангал. Может, оставить записку-шифровку под дверью и уйти? Солнце почти полностью выбралось из-за туч, но одновременно стал накрапывать мелкий холодный дождик. Я перебрался под навес, сел на большой чурбан, на котором колют дрова, и приготовился ждать.
Отсюда целиком просматривался город, тянущийся в ущелье серо-белыми постройками вдоль быстрой и мутной речки, берущей свое начало с большого высокогорного озера. О невероятной красоте этого озера мне рассказывал папа, которому довелось там побывать. Дома у нас были черно-белые снимки, которые папа сделал в тех краях, но они, по словам папы, не передавали всю красоту. Озеро называли «Ледяное», потому как круглый год возле него лежал снег, а дно было покрыто льдом. Я очень хотел побывать там, но папа не хотел об этом и слышать. «Слишком трудная дорога даже для взрослых, мал еще, подожди».
Сбоку раздался какой-то шорох, я даже не успел повернуться в ту сторону, как что-то большое сшибло меня с чурбана, и я упал на спину. Положив тяжелые лапы мне на грудь и высунув влажный язык, надо мной высился большой белый волкодав.
– Мухтар, фу! Нельзя! – раздался негромкий голос.
Пес повернул огромную голову с обрезанными ушами в сторону голоса, затем закрыл пасть, шумно обнюхал меня и убрал лапы с моей груди, напоследок неожиданно лизнув по лицу шероховатым языком. Я вскочил, вытер лицо рукавом и огляделся. Мужчина в ватнике и ружьем за спиной спешился с гнедой лошади.
– Испугался? Не боись, видать, понравился ты Мухтару.
Мужчина неспешно подошел, развернул меня вполоборота и стряхнул с меня пыль.
– Не-а, не испугался, – соврал я и присмотрелся к нему. Неужели это и есть страшный и знаменитый Грзо?
Не таким я себе его представлял. Невысокий, худой, узкое лицо со впалыми щеками, заросшее черной щетиной, серебрившейся на подбородке. Нос с горбинкой и карие, с прищуром глаза.
– Тебе чего тут понадобилось? Просьбу какую имеешь?
Голос был приятного тембра, немного глуховатый. Я как-то осмелел и позабыл свои страхи.
– Мне Грзо нужен, если ты, конечно, он.
Он кивнул, как будто ждал именно такого ответа, потом подошел к лошади, снял с нее седло с подпругами и похлопал по крупу. Гнедая встряхнула головой и пошла в сторону конюшни. Повесив седло под навесом, Грзо пошел к лестнице, ведущей наверх.
– Ну что, пойдем, расскажешь, что привело.
Дверь оказалась незапертой, мы вошли и оказались в большой комнате с дощатым полом и бревенчатым потолком. Слева шел выход на веранду, на правой стене висел большой шерстяной ковер, под ним стоял огромный коричневый комод, а две двери слева и справа вели вглубь дома. Простенький диван с потертыми креслами и железная печь находились в дальней части комнаты. На стенах вразнобой были повешены черно-белые фотографии в рамках и несколько огромных рогов. Я удивился про себя простоте его жилища, мне почему-то казалось, что такой человек должен быть очень богат.
Хозяин снял ботинки, я последовал его примеру.
– На зуб надо чего-нибудь положить, – он снял с плеча ружье и повесил на крюк, торчащий из стены. – Ну-ка, малой, помоги мне накрыть стол.
Минут через двадцать мы сидели на открытой веранде, приятно прогреваемой заходящим за горы солнцем, и ели дымящуюся хашламу с мясом и зеленью. Грзо налил мне сок из шиповника, а себе тутовую водку. Как я ни старался, взгляд ненароком возвращался к татуировкам у него на руках. Буквально на каждом пальце был наколот перстень, и все они были разными – с куполами, крестами, мастями карт. Особенно привлекла меня татуировка на среднем пальце левой руки, на ней была изображена корона и напомнила мне матани, который сегодня раздобыл кучерявый.
– Что, мои матани разглядываешь? – спросил Грзо, доставая из кармана трубку и кисет с табаком.
– Да, интересно, – признался я, – а зачем столько… ну так много их?
