– Парня в горы тяни, рискни! Не бросай одного, его…
В спальне родителей послышался шум, затем сердитый мамин голос:
– Ты чего разорался? Спят уже все.
Дядя допел куплет и похлопал меня по плечу.
– Дело улажено, так что марш спать! – прошептал он и сказал в сторону спальни, – больше не буду. Зови мужа на кухню, по 50 грамм на ночь выпьем!
Я прошмыгнул в детскую, сунул перчатку с кассетой в школьный ранец и лег спать.
На следующий день утром мама собралась перед работой зайти проведать Артура, и я напросился, чтобы она и меня взяла с собой.
Артур только проснулся и чувствовал себя хорошо, даже незаметно подмигнул мне. Тетя Нина, которая была там, сказала, что через несколько часов его выпишут. Потом мама велела мне бежать в школу на второй урок, а сама осталась.
После уроков я, не заходя домой, помчался к Артуру. Тетя Нина отворила дверь, холодно поздоровалась и проводила меня в комнату, где Артур лежал поверх застеленной кровати и читал книгу. Левая штанина у него была подвернута, нога ниже колена – в гипсе. Он улыбнулся и отложил книгу на прикроватную тумбочку, смахнув оттуда тарелку. Тетя Нина подобрала ее и укоризненно произнесла:
– Чего улыбаешься? Допрыгался? Выпускные экзамены на носу, и именно сейчас тебя угораздило…
Она махнула рукой и вышла из комнаты, а я скинул ранец осторожно уселся на край кровати.
– Болит?
– Болит, но уже не так сильно, – он прокашлялся и добавил, – хотел спасибо сказать тебе.
– За что спасибо? – удивился я. – Это я тебя не послушался и полез туда, а ты из-за меня ногу сломал. Если честно, я ведь, когда оказался там, уже передумал, но не успел тебе сказать, ты так быстро залез в вагончик…
Артур, глядя на ногу, поправил очки:
– Брось, не вини себя. Я не из-за тебя туда полез, а из-за себя, – он посмотрел на меня, – понимаешь, у меня страх высоты, с детства. Мне это нужно было…
Я добавил:
– А я вот темноты боюсь, и по вечерам иногда заставляю себя спускаться в подвал.
– Вот видишь!
Я покачал головой.
– Но проехать на вагонетке над ущельем! Я даже без страха высоты не решился бы первым…
– В любом случае спасибо, – он прищурился за стеклами очков, – ну что, принес пленку?
Я кивнул.
– Сможешь сам проявить и распечатать? Кадр вроде хороший получился. Не верю я в этот конкурс, но раз так рвешься… – Он вздохнул. – Уже конец месяца, надо тебе поторопиться и сегодня же отправить по почте. Письмо где-то неделю будет идти, может, и подоспеет вовремя, хотя вряд ли.
Я сунул руку в ранец и достал из перчатки катушку.
– Реактивы знаешь где лежат, возьми лучше большой фотобачок, туда пленка легче заправляется. После закрепителя промой хорошенько пленку, подвесь и феном просуши, только осторожно. Принеси потом пленку, посмотрим.
В фотобачок я заправлял пленку полчаса, если не больше. Эта операция всегда с трудом давалась мне. В отличие от фотобумаги, с пленкой нужно было работать в полной темноте, осторожно, держась за края, сантиметр за сантиметром проталкивая ее вглубь бобины по спиралевидным бороздкам. Если пленка застревала, приходилось набираться терпения и начинать все сначала. После того, как бобина с заправленной пленкой опускалась в бачок с проявителем и закрывалась крышкой, можно уже было включать свет и отсчитывать время по настенным часам.
Провозившись еще час, я закончил все процедуры и просушил пленку феном на малой скорости и температуре. Сняв ее с прищепки, я вышел из лаборатории и обнаружил, что Артур уснул. Я встал под люстрой и стал на свет рассматривать негатив. Я насчитал около десяти кадров, все они были четкими, первые были темнее, затем светлели по мере захода солнца.
– Неси сюда, – Артур проснулся и, опираясь руками, сел повыше. – Найдешь очки?
Внимательно просмотрев пленку, он удовлетворенно кивнул.
– Иди печатать, я думаю, один из этих последних кадров годится, там я поймал глубину резкости, но на всякий случай распечатай все. Возьми мелкозернистую бумагу.
Еще через час все снимки были готовы и высушены. Артур оказался прав. Глядя на предпоследний снимок, захватывало дух от невероятного пейзажа и ощущения высоты. На переднем плане слева темнела немного размытая вагонетка, но она не мешала восприятию, а наоборот, усиливала глубину расстилающегося внизу города и четких гор, ярко подсвеченных последними лучами заката. От избытка чувств я даже обнял и поцеловал Артура в лоб.
– Да, неплохо получилось. Бери ножницы, отрежь эти кадры и беги на почту, через полчаса закроется. Скажи, что тебе нужно авиапочтой. Деньги на конверт и марки есть?
– Есть, – я сбегал за ножницами в лабораторию, разрезал пленку, положил снимок с негативами в свой учебник и собрался уходить.
– Постой, – остановил меня Артур. Он посмотрел в сторону, потом нахмурился и перевел взгляд на меня. – Слушай, мне месяц остался до выпускных, да и у тебя ситуация с оценками… В общем, я пообещал твоей маме, что мы с тобой не будем видеться какое-то время. Не обижайся, ладно?
Я почувствовал, что щеки у меня горят. Потом повернулся и, не говоря ни слова, вышел. От обиды у меня даже слезы выступили на глазах, было ощущение, что меня предали, причем я не мог понять, кого больше винить, маму или Артура.
На почте не оказалось нужного конверта, в который мог бы поместиться снимок. Работница, полная женщина с завитыми волосами и тенью усиков на верхней губе в ответ на мои просьбу найти хотя бы один конверт, сказала с раздражением:
– Мальчик, мне что, жалко, что ли? Ну нету больших конвертов, понимаешь? Закончились! Завтра приходи, один день роли не играет, ну не утром отправят твое письмо, так вечером. Иди, мне закрываться надо.
– Нет, – я был близок к тому, чтобы снова прослезиться, – вечером будет поздно, даже утром может быть поздно, там конкурс заканчивается.
– Какой еще конкурс? – Она собрала губы гармошкой, отчего усики проступили явственней, потом вздохнула, – ладно, подожди, схожу поищу.
Через минуту она вернулась и шлепнула об стойку конверт.
– Вот, уже с марками. Пиши адреса, да побыстрее.
Я достал из ранца сложенный вчетверо листочек, вырванный из журнала и, сверяясь с ним, заполнил графу «Кому», затем, немного поколебавшись, вписал внизу адрес Артура и обе наши фамилии.
– А индекс? Ладно, давай сюда, сама заполню.
Я поблагодарил и пошел домой, чувствуя, что поступил правильно, написав адрес Артура, несмотря на его предательство.
Прошла неделя, за ней другая и третья. Я по-прежнему злился на Артура и не разговаривал с мамой. Эта злость подстегнула меня к тому, что я очень усердно занимался и окончил четверть удовлетворительно. Наступило лето, и родители отвезли меня с сестренкой в пионерский лагерь на два месяца. За день до отъезда мама спросила, не хочу ли я попрощаться с Артуром, я отрицательно помотал головой и гордо промолчал.
