Я не помню ни поездку в метро, ни как добралась до парка, через который проходит мой путь домой. Вода, подстраиваясь под эмоции, смывает пелену с глаз: глупая, глупая Соня. Ты решила, что можешь быть счастливой? Серая мышь, невзрачная тень, куда тебе тягаться с этим лоском московской жизни, на что ты замахнулась, на кого? И правильно тебя ткнули лицом в правду: лучше сейчас, чем потом. Лучше сразу, пусть и больно. Но резко, без замешательства. Так лучше. Так правильнее. Правильнее. Ненавижу!
Я сбегаю вниз с небольшого оврага, не убирая липкие волосы с лица: поскальзываюсь и падаю на землю, а потом всё-таки кричу. Долго, протяжно. Бью руками по земле и снова кричу. Вокруг ни души, ни одного ненормального, готового прогуляться под таким ливнем. А может, я просто никого не вижу, лишь косые струи дождя, разрезающие темноту, и размытые пятна зелени.
«А что ты хотела, Соня?» — так он сказал?
«О чем ты думала, когда всё это начинала?»
Рыдания внезапно прекращаются, я начинаю прерывисто смеяться, долго, закатываясь, нервно.
«Чем всё это должно было закончиться?»
Теперь из груди уже рвутся всхлипы.
Не знаю, чем. Но закончилось.
Как раз тогда, когда я поняла, что люблю его.
Люблю мужчину, который никогда не будет моим. Даже сейчас, вспоминая его взгляд, не могу отказаться от своего чувства. Я вырастила его в одиночку. Оно останется со мной. И боюсь, навсегда.
Но такие как я — не для него. Это правила, Соня. Ты же сама их всегда соблюдала. И нарушила, за что и поплатилась. А теперь получай болезненные штрафы.
Усмехаюсь, чувствуя подкрадывающуюся пустоту. Медленно поднимаюсь и бреду на выход из парка, внезапно сверкает молния, ослепляя ярким светом, совсем рядом раздается гром. Где-то срабатывает сигнализация. Цепная реакция. Чем ярче свет — тем громче последствия, тем сильнее удар.
К дому подхожу, надеясь на то, что станет легче, но не становится. Очередное испытание ожидает меня у двери: я достаю ключ, тут же вспоминая, как отдала второй Антону, а он ему абсолютно не нужен. Представляю, в какое неловкое положение я поставила его своей глупой выходкой. Медленно войдя в квартиру, останавливаюсь около огромного зеркала в прихожей. Лицо без эмоций. Пульс бьется без сердца. Нет его. Нет, и всё тут.
Захожу в ванную и скидываю с себя одежду. Накатывает новая волна, я рву на себе волосы, царапаю кожу, чтобы не чувствовать усиливающуюся боль в груди. Меня трясет, но вместо того, чтобы согреться в теплой воде, я включаю холодную. Так и сижу, не чувствуя тела, наконец поднимаюсь, дрожа.
Закручиваю кран, слишком сильно сжимая пальцы. До предела проворачиваю ручку. Вот если бы можно было так же перекрыть чувства. Одним движением унять расползающийся по телу импульс. Я бы так и сделала.
Я долго лежу на кровати и пялюсь в потолок. И всё равно прислушиваюсь к звукам. Как дура надеюсь, что дверь откроют вторым ключом. А потом услышу шаги и… что? Я не вижу картинки. Ничего.
Не замечаю, как засыпаю, а утром из тяжелого сна вырывает звонок мобильного, я тут же вскакиваю, сама не зная, на что рассчитывая. Пусть лишь на мгновение, но надежда появляется. На экране такое простое и родное слово: «Мама».
Мы пару дней назад общались, но я так и не решилась ей рассказать, что в моей жизни появился мужчина, да ещё и тот самый, который имел определенную «славу» у нас в городе. А теперь понимаю — к лучшему.
— Доченька, у тебя все хорошо? — спрашивает она, а я вытираю новые слезы.
Закусывая губу, тихо вру в ответ:
— Да.
— Если что, ты же знаешь, мы всегда ждем тебя обратно, — говорит она осторожно, словно уже в курсе произошедшего.
Когда мама узнала, что мы с Костей расстались, почему-то совсем не удивилась. Она всегда говорила, что у нас с ним все “слишком спокойно”. Знала бы я, что такое неспокойно, тысячу раз бы подумала, стоит ли оно того? Но сейчас я не готова обсуждать с ней ничего. Поэтому старательно уверяю, что все нормально, а когда кладу трубку, оглядываюсь.
Всё в этой квартире напоминает об Антоне. Абсолютно всё. Продолжать здесь находиться — значит подвергать себя очередной пытке. Цепляться за воспоминания, доводить себя до мазохизма. А может, не такая уж и плохая идея — вернуться домой? Родители поймут.
Если раньше я строила планы, представляла, как покоряю Москву, то теперь меня абсолютно не страшит мысль о поражении. В Тюмени тоже есть институты. Найду, чем заняться.
Решение кажется таким правильным, что я быстро подбегаю к шкафу и принимаюсь швырять одежду на пол, словно боясь передумать. Хорошо, что новых вещей не появилось, и вскоре я покидаю квартиру с двумя спортивными сумками.
Наткнувшись на конверт, вспоминаю, что так и не вернула деньги. А ещё ведь ключ от квартиры надо отдать. Да я даже с Олегом не поговорила, настолько вчера была не в себе. Закусываю губу, быстро прикидывая, что можно сделать.
В клуб ехать не хочу, да к тому же, придётся ждать до вечера, пока появится Олег.
В итоге звоню мужчине, не зная, что буду говорить. Но он и не слушает, просит дождаться его приезда. Я выхожу на улицу с вещами, сижу на лавочке, крутя в руках ключ.
Моросящий дождь оставляет на асфальте мелкие пузыри, я наблюдаю, как расползаются круги по лужам, словно под гипнозом, не могу даже пошевелиться.
Именно за этим занятием меня застает Олег, опускаясь на лавочку рядом. Некоторое время мы молчим, разглядывая капли в луже.
— Вот, — протягиваю ему конверт и ключ.
Это точка невозврата, обратного пути нет. Я освобождаюсь от возможности передумать и остаться, мне просто больше некуда идти. Не приняла меня Москва.
— Уезжаешь, — кивает он на сумки, при этом поглядывая настороженно. Прищуривается.
Я киваю. Он вдруг обнимает меня за плечи, подсаживаясь ближе, заглядывает в глаза, я отстраняюсь.
— Мне пора, спасибо за всё, — говорю, пряча взгляд.
Чувствую, с нашим прощанием что-то не так. Олег мне в свое время очень помог, все это время поддерживал, но почему-то сейчас я не вижу в нем человека, которому могла бы довериться. Более того, этот его странный взгляд кажется неприятным, может быть, он просто по-дружески обнимал, но мне неловко, не по себе даже.
