– События здесь произошли почти шестьдесят лет назад, и все же это кажется мне таким личным, – бормочу я Луису, наклоняя голову, чтобы никто из толпы нас не услышал.
Я смотрю ему в глаза, пытаясь прочесть эмоции во взгляде. Временами он очень осторожен и не выставляет свои мысли и чувства напоказ. Наверное, в этой стране умение скрывать свои эмоции жизненно необходимо. Но несмотря на то, как он умело прячет свои чувства, страсть и убежденность в его голосе не оставляют сомнений – он так же, как и я, тоскует по той, другой Кубе.
Магда Вильярреал живет в небольшой квартире недалеко от парка Леонсио Видаль. Ее квартирка – одна из многих, расположенных в приземистом здании с осыпающимся фасадом. Мы поднимаемся по лестнице на ее этаж. Условия, в которых она живет, резко контрастируют с тем, как живут Родригесы в Мирамаре.
В коридоре слышны звуки, доносящиеся из квартир сквозь тонкие стены. В воздухе ощущается слабый запах плесени, которая въелась в пол, потолок и стены. Лестничный пролет завален мусором. Перила потрескались и местами сломаны, ступени выщерблены, куски плитки отсутствуют.
– Так…
– В большинстве домов, где живут кубинцы? – Луис мрачно заканчивает фразу.
Я киваю.
– Бывает и хуже. По кубинским меркам это совсем неплохо.
Даже в стране, где все должны быть равны, существуют явные различия между теми, кто имеет мало, и теми, кто имеет еще меньше.
Луис стучит в дверь квартиры Магды, и мы ждем. Звук ее шагов приближается, становится все громче и громче, пока не замирает. Дверь распахивается, и невысокая женщина с темной кожей и темными волосами, подернутыми сединой, приветствует нас на пороге.
Я никогда не видела ее фотографий, ни одна не сохранилась, но я испытываю то же чувство, как при первой встрече с Анной Родригес. Я ее узнала.
Глаза Магды наполняются слезами.
– Девочка Элизы, подойди ко мне.
Ее рука дрожит, когда хрупкие пальцы сжимают мои. Браслеты на костлявом запястье звенят, ударяясь друг о друга.
– Никогда не думала, что увижу кого-нибудь из них снова, а теперь ты здесь. – Ее губы изогнулись в улыбке. – Ты похожа на свою бабушку. – Ее глаза сверкают. – И возможно, в тебе есть немного от Беатрис.
Я смеюсь, но мой смех приглушают эмоции, от которых у меня перехватило дыхание.
– Мне это уже говорили. Большое спасибо, что пригласили нас к себе домой.
Магда проводит нас в крошечную квартирку, жестом приглашая присесть. Она начинает беседовать с Луисом, с нежностью в голосе расспрашивая его о бабушке. Пока они разговаривают, я оглядываю квартиру. Везде фотографии ее семьи и друзей. В углу стоит маленький столик, покрытый белой скатертью, а на нем – раскрашенные фигурки. Они делят пространство с несколькими фотографиями, распятием, четками, парой свечей и чашей, наполненной чем-то похожим на воду.
Несмотря на попытки Кастро запретить религию на Кубе, люди нашли способы, как почитать свою веру, молясь не только в Гаванском соборе, но и у себя дома. Этот всеобщий тихий акт неповиновения поражает своей силой.
Магда, принеся извинения, уходит и возвращается с напитками. Она садится на старый потрепанный стул напротив нас. Глядя на нее, на то, как она двигается и держится, невозможно поверить, что ей уже так много лет.
Каждый раз, когда бабушка рассказывала мне о Кубе, она всегда говорила о Магде. Магда ее вырастила, в некоторых моментах она заменила ей мать. И теперь я понимаю, что еще объединяло меня и бабушку – нас обеих вырастили сильные женщины, которые относились к нам как к родным детям.
Магда расспрашивает меня о моих двоюродных бабушках, и я рассказываю ей, что привезла прах бабушки. Если раньше, когда я говорила о своей семье, мне становилось грустно, то здесь, в этой маленькой комнатке, меня наполняет радость. Я представляю себе, что моя бабушка здесь, с нами, она участвует в этом разговоре и делится своими секретами и историями. Я слышу ее в голосе Магды, вижу ее в глазах Магды. Вот что такое смерть – даже когда вы думаете, что кто-то ушел навсегда, его частичка остается в тех, кого они любили и оставили позади.
Луис сидит рядом, потягивая эспрессо, наши колени соприкасаются. Его присутствие успокаивает. За разговором проходит час, и я решаюсь спросить Магду о письмах.
– У меня есть несколько вопросов о моей бабушке. Анна подумала, что вы могли бы пролить на них свет.
– Конечно, что бы ты хотела узнать?
– Я нашла шкатулку с вещами моей бабушки. – Я рассказываю ей о письмах. – Вы что-нибудь знали о нем?
– Да.
Я наклоняюсь вперед в своем кресле.
– Я знала немного, – поясняет она. – Эти последние дни – их последние дни на Кубе – были для Элизы невыносимы. В последний день, когда я ее видела…
По ее щеке скатывается слеза.
– Что случилось?
Магда вздыхает.
– Семья уехала. Это был ужасный день. Конечно, мы не должны были этого знать. Они делали вид, что отправляются в обычное путешествие. Они давно собирались – твоя прабабушка и девочки – поехать за покупками в Европу или Америку. Они вели себя очень осторожно. Одно неосмотрительно сказанное слово, подслушанное не тем человеком, сулило серьезную опасность, особенно для такой семьи, как Пересы.
Она изображает на лице бороду. Я понимаю, какого бородача она имеет в виду. Фиделя.
– Но когда я посмотрела на лица моих девочек, я все поняла. Изабель поначалу восприняла отъезд тяжелее всех. Ее жених оставался дома. Изабель никогда не любила говорить о своих чувствах. Конечно, сестры все равно все из нее вытягивали, но обычно на это уходило много времени. Беатрис разозлилась, – продолжает Магда. – Она всегда нарывалась на неприятности. Твой прадед любил ее больше всех; как бы он ни притворялся, что одинаково относится к дочерям, это было заметно. Она выводила его из себя своими выходками, но он обожал ее. Они страшно поссорились в его кабинете накануне отъезда. Я не пыталась подслушивать, но не услышать это было невозможно – крики гремели на весь дом. Она не хотела уезжать, не хотела доставлять Фиделю такое удовольствие.
Это в духе Беатрис.
– Мария, конечно, была ребенком. Все девочки старались защитить ее, как могли. Алехандро…
Ее голос прерывается, когда она осеняет себя крестным знамением.
В горле у меня встает ком. Я привыкла к тому, что имя моего двоюродного дедушки вызывает такую же реакцию у его сестер.
– Твоя бабушка была моей любимицей, – заговорщицки шепчет Магда. – Тогда у меня не было своих детей, я еще не познакомилась со своим будущим мужем. Элиза была мне как дочь. В те времена детей воспитывали няньки – не так, как сейчас. Я вытирала ее слезы, обнимала, когда ей было больно. И после того, что случилось с тем парнем…
Мое сердце колотится.
