Это чудовище молча докуривает вторую сигарету, с его стороны ровно ноль действий по отношению ко мне, а я уже не просто возбужденная, я мокрая! Готовая. Соски ноют, кожу покалывает, ловлю себя на мысли, что дышу глубже обычного и кусаю губы в нетерпении. Я хочу этого мужчину, несмотря на все, что он мне сделал, несмотря на то, что нельзя и горький осадок никуда не делся, а послевкусие, возможно, меня и вовсе отравит после, заставит захлебнуться осознанием содеянного, но именно сейчас, в данную минуту — прошлое не имеет значения.
Все, чего я хочу, — это снова почувствовать вкус его поцелуя.
Люблю. Как же я скучаю по тебе, хороший мой.
Стискиваю бедра и прерывисто дышу, наблюдая за ним.
Ожидание начинает нервировать. Теперь каждая секунда промедления ощущается болезненной.
Наконец, Егор бросает бычок на асфальт, тушит его ногой и подходит ко мне.
Как будто так и должно быть.
И между нами нет пропасти обиды и тысяч причин держаться подальше.
Подходит ко мне, как к своей. Крепко обнимает и целует сразу в губы. Пальцы впиваются в мою кожу, не больно, но заставляют понять — он так крепко меня держит, ни за что на свете не отпустит. А затем…
— Моя гордая девочка, — с улыбкой шепчет на ухо. Мгновение промедления, словно дает мне возможность одуматься, и тут же начинает зацеловывать! Волосы, скулы, за ухом… и снова губы. Так много, так часто, я задыхаюсь.
— Гадкая пепельница, — отвечаю ему, потому что целоваться с только что покурившим человеком — невыносимо, он кивает, но не отпускает меня. И я готова вытерпеть этот его недостаток, один из миллиона других.
— Прости, — извиняется то ли за запах табака, то ли за все на свете. В одном простом, вскользь сказанном «прости» искренности больше, чем в сотнях нарисованных им плакатов. Я пугаюсь такого Егора. Зависимого, нуждающегося. Не понимаю, как мне вести себя с ним.
Толика слабости, которая так не идет ни ему, ни любому другому мужчине в принципе, действует ошеломительно. Моргаю, а передо мной уже снова страстный Математик, руки которого уверенно «летают» по моему телу, уже не изучая, а открыто владея. Его губы на моей шее. О сопротивлении не может быть и речи. Дрожу от осознания, что он возьмет меня прямо здесь, как какую-нибудь уличную девку.
Да и ладно!
Его пальцы между моих бедер, он улыбается, понимая, как там влажно, как сильно я хочу его. Скрываться не собираюсь, вместо этого сама его целую, посасываю нижнюю губу, дрожа от его реакции — дыхание рвется, пальцы сжимаются крепче. От удовольствия он закатывает глаза.
Озерский очень возбужден. Отталкивать его сейчас было бы убийством или… самоубийством. Он жадно посасывает мою кожу на плече, опускается ниже, и я не могу сдержать стонов, когда он втягивает в рот мой сосок. Держусь за него. Держусь, чтобы не упасть. Он прижимается лицом к моей груди, к моему животу. Целует, целует, целует. Задирает топ, едва ли не порвав, совершенно не соображает, что делает. Лишь бы добраться до моей кожи. Лишь бы ласкать меня вживую. Он проводит языком по животу, пока я стягиваю дрожащими пальцами его волосы, повторяя: «еще, пожалуйста».
— Боже, наконец-то, — говорит он, задирая мою несчастную пышную юбку. Достает ключи и с их помощью технично рвет колготки. Приседает у моих ног, стягивает с меня трусики. Послушно приподнимаю то одну ногу, то вторую. Не могу отказать ему. Не хочу. Тут темно, тут можно. Сердце бахает где-то в висках, в моей глупой головушке нет ни единой мысли о грядущих последствиях. Снова отпускаю тормоза. Не целомудренная я, бесчестная, неспособная остановить этого мужчину.
Послушная, ведомая, напрочь позабывшая о том, как сильно еще недавно из-за него плакала. Хватаюсь за шершавую кирпичную стену, чтобы не упасть, когда, расставив ноги шире, чувствую прикосновение губ.
Озерского не видать, он полностью спрятался под моей юбкой. Не упасть бы… А то стыдно будет. Фигурально выражаясь, уже, конечно, давно падаю, с первой нашей встречи, а теперь он творит со мной такое, что рискую и по-настоящему…
Он так сильно хочет меня… я чувствую это по жадным движениям губ, по тому, как сжимает и мнет мои бедра, как тяжело и часто дышит. Возбуждаюсь еще сильнее. Бесстыдный любовник, единственный мужчина, с которым я бы согласилась заниматься этим таким образом и в таком месте.
Уверена, понимает, что я на грани. Чувствует, как дрожу, слышит стоны, которые не способна, да и не собираюсь сдерживать. Его пальцы двигаются во мне, губы ласкают настойчиво, еще немного, и будет пик. Он добивается этого.
При желании он может сейчас встать и взять меня как угодно, я настолько заведена, что буду послушной куклой в его руках, настолько покорной женщины мир еще не видел. Вновь стягиваю его волосы на затылке, показывая — еще чуть- чуть… еще…
У него все очень легко и естественно получается. Почувствовав, что со мной происходит, он старательно помогает продлить, а затем поднимается и крепко обнимает, держит в объятиях, давая время прийти в себя. Он шепчет мне в волосы что-то неразборчивое и гладит.
А потом поворачивает спиной к себе. Я покорно опираюсь ладонями о кирпичную стену и прогибаюсь в пояснице. Его руки на моих бедрах, поглаживают и сминают. Слышу, как он расстегивает ремень, ширинку.
Покорно жду.
Жадно хватаю кислород и дрожу от нетерпения, пока он приближается и одним толчком наполняет меня до упора.
Громко ахаю.
Приподнимаюсь на цыпочки, чтобы принять его в себя полностью. Прогибаюсь сильнее, не сдерживаю восторга.
— Тише, малышка, услышат — прервут, — нежно, а затем продолжает двигаться. От ощущений зажмуриваюсь и кусаю губы. Он кладет ладонь на мою поясницу, заставляя прогнуться сильнее. А затем берет меня так жестко и резко, что будь я менее готова, кричала бы вовсе не от удовольствия. Слишком много эмоций, слишком сильный мужчина, пославший контроль к чертовой матери. Некогда тихий переулочек наполняется звуками шлепков и стонов, мы сходим с ума. Клянусь вам, спятили. Просто не можем существовать друг без друга. Каждое его движение я принимаю с удовольствием, каждый толчок привод к восторгу.
Когда он подходит к пику, я понимаю, что сломала ноготь и даже не заметила. Я царапала стену.
Ему нужно несколько секунд, чтобы пережить вспышку.
А после… Егор все еще часто дышит, жадно меня целует и трогает, трогает, снова и снова. Совсем не нежно, но и не настолько грубо, чтобы можно было обидеться. Он не может с собой справиться, так сильно кайфует, что не успевает за эмоциями.
— Вероничка, черт, я умею быть нежным. Честное слово, умею, — шутит, но по интонациям чувствую — ему не по себе. Разум возвращается, Егор паникует: — Боже, ты сейчас сбежишь от меня. Посмотри на меня. Все нормально?
Качаю головой, не сразу понимая, о чем он вообще. Егор продолжает:
— Не было больно? Черт, — восстанавливая дыхание. — Обещаю, еще несколько раз… Ну, скажем, пять… и я смогу себя лучше контролировать. Я буду нежнее. Даже начну запоминать, как тебе нравится и что ты любишь, — я улыбаюсь, и он чувствует себя увереннее: — Дашь мне фору еще пять раз? — мне становится смешно. Да, нежнее — было бы прекрасно, я бы хотела с ним попробовать нежнее, но даже так — меня полностью устраивает. На все двести процентов. — Просто когда касаюсь твоего тела., тебя… у меня крышу рвет. Я… не помню, чтобы когда-то так хотел женщину, что не мог остановиться.
