— И это только начало, — говорит мне, а затем уходит окончательно. Я подскакиваю с места, бросаюсь к двери и проворачиваю ключ в замочной скважине; чтобы нежданных гостей больше не последовало. Беру подушку и со всей силы швыряю на пол. Рычу от злости и бессилия. Экстрима ей в жизни не хватало! Аа-а: чуть не угробила, сука, мужика, потому что удобно с ним жить, а теперь чувствует себя жертвой ситуации! Не может такого быть, чтобы ей снова повезло. Чтобы малыш оказался от мужа! Черт, не верю в это!
Как же я зла! Просто в бешенстве! И на себя в том числе, что она вернулась — и увидела меня побежденной. По ощущениям — это самое обидное! Я прыгаю по подушке, затем иду на кухню, открываю холодильник и достаю бутылку вина, с помощью штопора мастерски — ни одного лишнего движения, сама себе удивляюсь — откупориваю ее с громким хлопком и делаю большой глоток прямо из горлышка
С этой, мать ее, Ксюшей точно спиться недолго.
Несколькими минутами позднее я успокаиваю земноводное, которому по большому счету вообще безразлично, что происходит вокруг, — наверное, таким образом я пытаюсь справиться с собственными эмоциями. А потом ухожу к себе домой, гадая, как отреагирует Егор, чью сторону примет. Страха практически нет — в понедельник он меня удивил, сейчас же я даже не сомневаюсь в том, что он не примет вражескую сторону.
* * *
Днем мы с Сашей катаемся в парке на самокатах. Часом ранее пробежал по всему району небольшой теплый дождик, поэтому мы гоняем прямо по мелким лужам, вспоминая детство. Мои икры забрызганы крупными и мелкими грязными каплями, синие кеды наполовину мокрые, у Саши ситуация немногим лучше. Мы крадем у лета последние теплые денечки, боюсь, не привидится уже в этом году возможности пощеголять в коротких шортиках. А может, и с Сашей вот так потусить больше не получится.
Утомившись, мы вытираем влажными салфетками ноги, едим мягкое мороженое и взахлеб обсуждаем недавнюю свадьбу — как ни в чем не бывало — из чего мимоходом делаю вывод, что Ксюша держит язык за зубами, информацией пока не делится.
Чувство вины потихонечку гложет, и чем больше времени проходит с утреннего разговора с Озерской, тем сильнее я о нем жалею. Уговариваю Сашу сходить после парка в кино, а затем поехать ко мне. Общая подруга — важный источник информации, мне страшно, что наша ссора спровоцирует внеплановые роды. Я солгала — не молюсь я о том, чтобы ребеночек оказался не от Егора. Дело ж уже сделано, хоть молись, хоть нет — ДНК не поменяется. Но я прошу у Бога здоровья ее малышу который не виноват в том, что его мать не думала о последствиях, мстя мужу за то, что он любил ее не так, как ей этого хотелось бы. Малыш вообще ни в чем не виноват, и Егор прав — он должен родиться в атмосфере мира, никак не ненависти.
Ни он, ни я просто не сможем быть вместе, если над нами нависнет настолько сильное чувство вины.
Весь вечер прокручиваю в голове утренний разговор.
Вина Егора очевидна, он слишком широко распахнул перед Ксюшей «дверь», впустил во все уголочки своей жизни, что окончательно испортило ее отношение к нему. Теперь от Ксюши сложно избавиться. Он запорол этот брак не меньше, чем она сама. Им обоим нужны свобода и новый шанс.
— Как там у Ксюхи дела? — спрашиваю, не выдержав, в один из моментов вечера у Саши. — Не родила еще?
— Понятия не имею, — пожимает та плечами.
— А что так? Я думала, вы крепко дружите.
— Она… изменилась за те годы, что мы не общались. А беременность, видимо, добавила, — Саша закатывает глаза и крутит у виска.
— Гормоны.
— Наверное. Но язык все равно нужно держать за зубами.
— Она что-то обо мне сказала, да?
Саша смотрит на меня внимательно:
— Я не хочу рассказывать. Но… она отвратила от себя тем вечером если не навсегда, то надолго. И Леся смертельно обиделась, и мне стало неприятно.
— Что-то про мой бизнес ляпнула? — улыбаюсь. Та кивает и, вздохнув, сдается:
— Попросила не приводить тебя больше, потому что у тебя плохая аура и ты можешь плохо повлиять на ее ребенка.
— Саш, да я даже покойных зачастую не вижу! Я просто продаю их родственникам атрибутику.
— Если она не хочет видеть тебя, то я не хочу видеть ее. Шутки шутками, я никогда не скрывала, что всем сердцем надеюсь, что однажды ты продашь этот кошмарный бизнес и откроешь магазин бижутерии, — она подмигивает мне, и мы обе смеемся, — но я никому не позволю высказываться о тебе в подобном тоне.
— Спасибо, Саш. Это очень много для меня значит.
— Пф-ф, это даже не обсуждается! Ну ее в баню.
Мистер Математик
В последнее время я часто думаю о контексте. Интересная вещь, знаете ли, — буквально несколько вступительных предложений могут кардинально изменить представление о ситуации. Ангелочкам оборвать белоснежные крылья, а бесам, например, приляпать на рогатую голову потертый, погнутый нимб, который, в общем-то, им и не идет вовсе, но зрителям так больше нравится. Зрителям всегда виднее, поэтому задача автора — покореженный металл по возможности выправить, почистить, какие-то пятна непонятные, биологического происхождения, оттереть в первую очередь, а само сомнительное украшение на липучку посадить. Перья, опять же, ангельские не помешает туда-сюда повтыкать. Лишь бы не в задницу. Красота. Никогда не ведитесь. Разделения на добро и зло не существует, все мы одинаково виноваты, просто в каких-то ситуациях заслуживаем больше понимания, чем остальные.
А еще контекст может, например, заставить сочувствовать мужику, крутящему бурный роман за спиной беременной жены. Ей рожать со дня на день, а у меня березки за окном, деревеньки полузаброшенные. Дорожная глухая романтика. С каждой минутой я все дальше от Москвы, помогаю другой женщине свозить ее больного дядюшку попрощаться с семьей, которая его терпеть не может, на письма-звонки не отвечает. Вот нафига мне эти сложности?
Две минуты назад, сразу после того, как проводница притащила стаканы с чаем, Вероникин дядя заявил, что я — хороший человек. Боже, снимите с меня этот ангельский символ, уши натирает, которые, кстати, горят со вчерашнего дня по непонятной причине.
Владимир Иванович, до вас мне, по большому счету, нет вообще никакого дела; если бы я не млел от улыбки вашей горячей племянницы и не пытался эту улыбку вызывать всяческими способами, очень сомневаюсь, что вы бы остались обо мне столь же высокого мнения. Сам того не понял, как вместо офиса в период горячки оказался в этом тесном вагоне, и под равномерный стук колес по рельсам выслушиваю ваши бесконечные истории из шальных девяностых. Сам, блин, не понял.
Вы меня практически не раздражаете. Даже больше, я чувствую признательность за Веронику, так что продолжайте болтать, черт с вами, послушаем.
Веро смотрит в окно, хмурится, о чем-то задумалась. А в вагоне уютно просто от того, что она здесь находится, причем не то чтобы в принципе, и не кому-то другому, а именно мне. Эксклюзивное право на уют рядом с этой женщиной. От одной мысли пульс учащается.
