Что-то треснуло в ней, как тонкий лед, покрывающий лужу, – сначала появились тонкие трещинки вокруг глаз, потом резко пошли во все стороны. Воротник почернел. Она вспомнила все, что той ночью рассказала ей Ру о жестокости, на которую способны люди в разгар проклятой войны. И вновь удивилась, как после всего этого Ру смогла вырасти человеком, способным заставить других смеяться. По пути через горы родители рассказали ей, что юмор – это последняя линия сопротивления: пока мы смеемся, мы живы; анекдоты и туалетные шутки – это бунт против безнадежности. Все это рассказала ей Ру в тот первый вечер, и после того разговора Юлия была готова провести с ней вместе все будни своей жизни.
Можно научиться даже жить с ее птицами.
– Роман в цветах, – тихонько сказала Эстель. – Это мне нравится. – Несколько минут она молчала, но потом не утерпела: – У меня тоже был роман! Кнут об этом не знал.
– Да вы что! – задохнулась Анна-Лена, решив, что это уже чересчур.
– Да, знаете ли, это случилось не так давно. Я уже была довольно стара. Кнут никогда не читал. Он считал, что писатели, как музыканты, – ничего не способны добиться в этой жизни. В нашем доме жил один мужчина, сосед, и, когда мы ехали в лифте, у него всегда была книга под мышкой. Как и у меня. Однажды он протянул мне свою и сказал: «Держите, я уже дочитал, а вам непременно надо прочесть». И мы стали меняться книгами. Он читал потрясающие вещи. Это было как… даже не найду слов, боюсь сказать, это было как отправиться в путешествие. Куда угодно. В космос. Так продолжалось довольно долго. Я стала загибать уголки на страницах, которые мне особенно нравились, а он писал небольшие комментарии на полях. Просто отдельные слова. «Прекрасно». «Так и есть». Сила литературы в том, что книга может стать любовным посланием, что можно признаться в своих чувствах, указав на чужие. Однажды летом я открыла книгу, и из нее посыпался песок, и я поняла, что она так понравилась ему, что он не мог ни на минуту от нее оторваться. Иногда страницы были покоробленными, и я понимала, что он плакал. Как-то в лифте я сказала ему об этом, и он ответил, что это знаю о нем только я.
– Тогда вы и… – кивнула Юлия с понимающей улыбкой.
– Нет, нет, нет, я… – пискнула Эстель, словно хотела сказать, что возможно, вероятно, вполне может быть, она и хотела, чтобы это произошло, но ничего такого не случилось. – Никогда и ни за что.
– Почему же? – спросила Юлия.
Эстель улыбнулась, горделиво и одновременно грустно. Улыбаться так позволяет только определенный возраст. И определенным образом прожитая жизнь.
– Потому что танцуешь с тем, с кем пришел на праздник. А я пришла с Кнутом.
– И что же… было потом? – поинтересовалась Анна-Лена.
Эстель дышала не торопясь, настоящих секретов у нее было немного, а может, этот и был единственным.
– Однажды в лифте он дал мне книгу, в которой лежал ключ от его квартиры. Он сказал, что все его близкие живут далеко отсюда, и ему хотелось бы, чтобы у кого-то из подъезда на всякий случай был ключ от его квартиры – «мало ли что». Я ничего не сказала, но у меня появилось чувство, будто, возможно он… хочет. Чтобы что-то произошло.
Эстель улыбнулась. Юлия тоже.
– То есть за все это время вы ни разу…
– Нет-нет-нет. Мы просто обменивались книгами. До тех пор пока несколько лет спустя он не умер. Что-то с сердцем. Его родственники выставили квартиру на продажу, прямо с мебелью. Я пошла туда и притворилась покупательницей. Ходила по дому, по его дому, трогала стол возле мойки, перебирала вешалки. В конце концов я машинально посмотрела на книжную полку. Это так удивительно – как хорошо можно узнать человека через книги, которые он читал. Нам нравились одни и те же голоса, один и тот же способ выражения мыслей и чувств. Я на несколько минут задержалась у полки с книгами, думая о том, кем мы могли бы быть друг для друга, если бы все сложилось иначе, где-то в параллельной вселенной.
– А потом? – прошептала Юлия.
– Потом я пошла домой. Но сохранила ключ от его квартиры. Кнуту я ничего не сказала. Это и был мой роман.
В гардеробной повисла тишина. Наконец Анна-Лена собралась с силами:
– А у меня никогда не было романов. Но однажды я поменяла парикмахера и потом не решалась пройти мимо старой парикмахерской в течение нескольких лет.
Не то чтобы эта история произвела сильное впечатление, совсем нет, но Анне-Лене хотелось не отставать. У нее никогда не было времени на романы – и как только люди все успевают? Это ведь такой стресс, думала Анна-Лена, зачем это надо. Сама она металась между работой и домом, туда-обратно, и вечно угрызалась, потому что она толком ничего не успевала ни там, ни тут. Хорошо, когда у других то же самое. Именно поэтому Анна-Лена была первой, кто сказал вслух:
– По-моему, мы должны попытаться помочь грабительнице.
Юлия посмотрела на Анну-Лену с уважением.
– Да! Я как раз об этом подумала. Наверняка этот захват заложников не входил в ее планы, – кивнула Юлия.
– Только я совершенно не представляю, как ей помочь, – сказала Анна-Лена.
– Да уж, полиция оцепила здание, бежать ей, к сожалению, некуда, – вздохнула Юлия.
Эстель выпила вина. Покрутила в руках пачку сигарет – при беременных курить нельзя, ни в коем случае, по крайней мере до тех пор, пока не опьянеешь настолько, что с чистой совестью сможешь сказать, что была пьяна настолько, что никаких беременных поблизости не заметила.
– Может быть, ей при… пере… одеться? – вдруг осенило Эстель, у которой уже немного заплетался язык.
Юлия недоверчиво покачала головой.
– Что? Кому переодеться?
– Грабительнице, – сказала Эстель, сделав новый глоток.
– В кого?
Эстель пожала плечами:
– В риелтора.
– В риелтора?
Эстель кивнула.
– Разве риелтор был в квартире, когда мы пришли?
– Нет… я только сейчас поняла.
Эстель снова пригубила бутылку. И снова кивнула:
– Но, по-моему, все полицейские поверят, что на показе квартиры присутствовал риелтор. Так что…
Юлия уставилась на нее. И расхохоталась.
– Если она притворится, что сдалась, и выпустит нас из квартиры, то может притвориться риелтором и выйти вместе с нами! Эстель, вы гений!
– Благодарю, – сказала Эстель и, зажмурив один глаз, заглянула в бутылку, пытаясь прикинуть, сколько там остается и когда можно будет закурить с чистой совестью.
Юлия с трудом поднялась, спустилась со стремянки и поспешила к двери, чтобы позвать Ру и рассказать ей об их новом плане; но только она собралась открывать дверь, как снаружи постучали. Не слишком громко, но так, что все три женщины вздрогнули, как если бы на них вдруг посыпались щенки вперемешку с бенгальскими огнями. Юлия приоткрыла дверь и увидела на пороге Кролика, смущенного до такой степени, на которую он только был способен.
