– Это правда. Все это происки политиков, которые хотят, чтобы мы поскорее съедали яйца.
Он узнал об этом из документального фильма, который показывали сразу после фильма про акул. Рогер не особо интересовался яйцами, но иногда засиживался допоздна, потому что Анна-Лена засыпала у него на плече и он не хотел ее беспокоить.
Ру потерла пальцы друг о друга – ее чувства были сосредоточены в кончиках пальцев – и сказала:
– А еще папе не нравятся пансионатские батареи. Знаете, современные, с датчиками, которые регулируют температуру в доме в соответствии с уличной. Человек должен сам решать, сколько градусов у него дома.
– Пфф! – фыркнул Рогер, тоже считавший, что имеет право решать, какая температура будет у него дома.
Ру слегка улыбнулась.
– Но папа любил Юллан, очень любил. Он так гордился, когда мы поженились. Папа говорил, что там, где Юллан, там порядок, – сообщила Ру, и вдруг брякнула: – Я буду плохим родителем.
– Да нет же, не будете, – утешал ее грабитель.
Но Ру не поддавалась:
– Буду. Я ничего не знаю о детях. Однажды я сидела с сыном моей двоюродной сестры. Он не хотел есть и все время жаловался, что у него что-то болит. Ну, я ему и сказала, что болит, потому что у него растут крылышки, поскольку дети, которые не хотят есть, превращаются в бабочек.
– Как мило, – улыбнулся грабитель.
– А потом выяснилось, что у него острый аппендицит, – добавила Ру.
– Ой, – перестал улыбаться грабитель.
– Говорю же, я ничего не умею! Мой папа умрет, и мне придется стать взрослой, и я хочу быть таким родителем, каким был он. А ведь я не успела его ни о чем расспросить. Когда ты родитель, надо столько всего знать, с первых дней, когда ребенок появился на свет. Юллан говорит, я должна уметь принимать решения, а я даже не знаю… я не могу даже яйца купить. Я не справлюсь. Юллан считает, я нарочно нахожу недостатки во всех квартирах, потому что боюсь… не знаю чего. Просто потому что боюсь.
Привалившись к стене, Рогер ковырял под ногтем кончиком икейского карандаша. Он прекрасно понимал, чего боится Ру: если ты покупаешь квартиру без малейших изъянов, а жизнь все равно не складывается, значит, виноват ты сам. За последние годы Рогер успел это уяснить, просто не мог сказать вслух, потому что был невероятно зол. Будешь тут злиться, когда старость отнимает у тебя такие вещи, как способность, например, делать то, что ты всегда умел, и даже способность внушить тому, кого любишь, что ты еще умеешь это делать. Анна-Лена насквозь его видела, теперь он это понял, она видела, что он ничего не в состоянии ей предложить. Их брак держался усилиями проклятого Кролика, который прятался в туалете; квартирой больше, квартирой меньше, это не играло никакой роли. Рогер ковырял ноготь карандашом, пока грифель не сломался, а затем, кашлянув, преподнес Ру лучший подарок, который мог прийти ему в голову:
– Ты и твоя жена должны купить эту квартиру. С ней все в порядке. Немного подремонтируете, и все. Никакой влажности и плесени здесь нет, кухня и ванная в отличном состоянии, финансы управляющей компании тоже на высоте. Несколько плинтусов отошло, но их можно прибить на место.
– Я не умею чинить плинтусы, – прошептала Ру.
Рогер долго молчал, а потом, не глядя на Ру, произнес самые трудные слова, какие только способен сказать пожилой человек молодому:
– У тебя все получится.
Глава 40
На кухне в полицейском участке Джим заварил кофе, но выпить не успел, потому что со своего допроса прибежал Джек и закричал:
– Мы должны вернуться в квартиру! Я знаю, где прячется грабитель! В стене!
Джим понятия не имел, что это значит, но сделал, как сказал Джек. Они вышли из участка, сели в машину и, исполненные надежды, вернулись на место преступления, полагая, что, как только они войдут в квартиру, все встанет на свои места, – они просто пропустили некий очевидный факт, который даст им ответы на все вопросы, прежде чем на место прибудут стокгольмцы и попытаются присвоить всю славу себе.
Отчасти они, конечно, будут правы. Джек и Джим явно что-то упустили.
На лестничной клетке нес вахту молоденький полицейский, который охранял квартиру от журналистов и любопытных зевак. Джек и Джим его, разумеется, знали, городок у них небольшой. У полицейских применительно к младшим коллегам есть такая шутка: «холостой патрон в обойме». Так вот, стоявший у двери полицейский был не то что холостым патроном, он был даже не в обойме. Он даже не заметил, когда мимо него, недовольно переглянувшись, прошли Джим и Джек.
– Будь моя воля, я бы никогда его не поставил стеречь место преступления, – проворчал Джек.
– Я бы ему не доверил сторожить мое пиво, пока я в сортире, – проворчал в ответ Джим так, что осталось неясным, какое из поручений он считает более серьезным. Но за день до Нового года и выбирать в участке было не из кого.
Полицейские разделились. Джек простукивал стены сперва костяшками пальцев, затем светил фонариком; Джим делал вид, что у него тоже есть свои планы и идеи, так что даже приподнял диван, чтобы посмотреть, не спрятался ли, случайно, кто-нибудь под ним. На чем все идеи и планы Джима и закончились. На столике у дивана стояли коробки из-под пиццы, и Джим приподнял крышку, чтобы посмотреть, не осталось ли там кусочка. При виде этого Джек выпучил глаза и раздул ноздри:
– Папа, ты что, хочешь доесть эту пиццу? Она же простояла здесь целый день!
Джим обиженно закрыл крышку.
– Пицца не портится.
– Если ты навозная муха с помойки, тогда – да, – пробормотал Джек и вернулся к простукиванию. Он стучал по всем стенам, то тихонько, то во всю силу, сначала с надеждой, потом с отчаянием, руки прощупывали обои, как будто искали потерянный в море ключ. Внешняя уверенность пошла трещинами, наружу рвались сдерживаемые весь день усталость и отчаяние.
– Нет. Черт побери. Я ошибся. Никого здесь нет.
Он стоял перед стеной, которую указал на плане Рогер, но никакой двойной перегородки там не было. Если грабитель находился внутри, значит, кто-то должен был проделать в стене отверстие, а затем заделать обратно, а стена при этом была идеально зашпаклевана и покрашена. Вряд ли у заложников было время привести все в порядок. Джек выдал энергичную комбинацию из наименований половых органов и названий домашних животных. Когда он прислонился к стене, в спине что-то хрустнуло. Джим заметил, как неудача изменила черты сына, как голова ушла в плечи, а те поникли, и спросил, исполненный отцовского сострадания:
– А что насчет гардеробной?
– Она слишком маленькая, – отрезал Джек.
– Это только на чертеже. Если верить словам Эстель, там настоящая хобби-комната…
– Что?
– Она так сказала. Разве я не записал это в расшифровке допроса?
