— Знаете, Эммануил Венедиктович, я только сейчас обнаружила, до чего он напоминает Семена Семеновича. С земли это незаметно: далеко, да и лицо у статуи наполовину бородой скрыто. Но вблизи ясно видятся общие черты графа и банкира.
— Это что, памятник графу Смолину? — удивился старичок.
— Совершенно верно. Мне об этом отец Даниил рассказывал. Можете тоже по лестнице подняться и убедиться, насколько поразительное сходство.
Быстрицкий замахал руками.
— Что вы, дорогой профессор, какие лестницы с моим ревматизмом! Я вам и так верю.
Спустившись на землю, Вика довольно потерла руки.
— Теперь я абсолютно уверена: банкир Тормакин — потомок графов Смолиных.
Коротышка начал нервно теребить лацкан клетчатого пиджака.
— Даже не знаю, милочка, говорить ли вам…
— Ну, уж говорите, раз начали.
Быстрицкий сглотнул, явно собираясь с духом.
— Только что, перебирая в архиве квитанции, я обнаружил несколько бумаг, подписанных Тормакиным. Писарем Тормакиным — я думал, это предок Семена Семеновича, а теперь…
— И теперь продолжайте так думать, — подмигнула ему Виктория. — Семен Семенович вполне может иметь предков как со стороны графов, так и со стороны простолюдинов.
— Но ведь проклятие… — робко начал старичок.
Девушка его перебила:
— Даже если банкир ведет свое происхождение от незаконнорожденного отпрыска графа Смолина, это неважно. Родовое проклятие передается по крови, а не по фамилии. Вон генерал Смолин — хоть и фамилия у него подходящая, и колье старинное имеется, а никаких доказательств родства с графским родом он не нашел. Да и не найдет — судя по тому, что у него была взрослая дочь и даже внук. Это самое весомое доказательство, что он с графами просто однофамилец.
Из кафе выглянула Марья Петровна с кульком семечек. Продавщица подошла к памятнику и удивленно воззрилась на приставленную к нему лестницу.
— Чего это вы тут лазаете?
Вика молчала. Ей не хотелось развивать тему, чтобы по деревне не расползлись какие-нибудь нелепые слухи. Но как уйти от разговора о статуе? На выручку, как обычно, кинулся Быстрицкий. Он подхватил продавщицу под руку и, заглядывая ей в глаза, проговорил медовым голоском.
— Марь Петровна, а вы уже знаете, что отца Даниила больше не обвиняют в убийстве девушки возле сараев?
— Обвинять-то не обвиняют, но и убивцу сыскать не могут, — продавщица моментально позабыла о памятнике и принялась лузгать семечки. — Шо ж это делается, Эммануил Венедиктович? Два мертвеца у нас, а повинного в их смертях нету.
Услышав это, старичок моментально развил свою излюбленную тему — про шастающего по деревне маньяка. На пару с продавщицей они стали живо перебирать возможные кандидатуры из числа местных жителей. Вика, которой сплетни были совершенно неинтересны, несколько раз порывалась вернуться в дом. Но сплетники постоянно удерживали ее, задавая какие-то вопросы. Девушку спасло только появление Милоша. Ровно в три часа дворецкий подошел к калитке и громогласно объявил:
— Прошу проследовать к обеденному столу.
Виктория с явным облегчением, а Быстрицкий — с не менее явным сожалением распрощались с продавщицей и переместились в столовую.
Но и за обеденным столом Эммануил Венедиктович не угомонился. Он продолжал обсуждать убийства священника и блондинки, выдвигая самые невероятные предположения. Поскольку Вика оказалась единственным его собеседником (Звягин еще не вернулся из полиции), то ей пришлось стоически выслушивать эту бредятину на протяжении всего обеда. В конце концов девушка потеряла терпение и, сославшись на дела, улизнула в подвал.
«Все, берусь за работу! — подумала Виктория, поплотнее закрывая дверь архивного кабинета. И она действительно взялась — несколько часов методично разбирала квитанции, векселя и платежки. Ведь несмотря на исчезновение банкира, Викины трудовые обязательства никто не отменял. Когда с основной работой было покончено, девушка решила вернуться к разгадыванию старинных тайн. Графский дневник… Ну, тут все понятно. Вопрос о том, как умер сын кормилицы, больше не стоит. Граф ясно написал, что намерен сделать мальчика приманкой для оборотня. Вероятно, тогда, при облаве, он и погиб. Что случилось с оборотнем, пока непонятно. Но Викторию в данный момент куда больше интересовали собственные приступы оборотничества. Девушка потянулась к картонке со стихами — именно в них, она не сомневалась, спрятан ключ к разгадке. Первое четверостишие уже расшифровано — оно отображает этапы превращения. Что означает второй стих? Виктория прочла его вслух:
Ночь умирает в сполохах рассвета,
Зверь оживает в раненной душе,
Спасайся от него когтями черта,
Посмотришь в них — и клетка на замке.
Начало вполне понятное. Зверь — это животная сторона оборотня. То, что она проявляется с восходом солнца, не было для девушки секретом. Ни разу приступ оборотничества не случался у нее ночью — только днем. А вот как истолковать последние строчки? Что это за когти черта? И о какой клетке речь?
Однако сколько Виктория не ломала голову над этими фразами, понять их она так и не смогла. От взрыва мозга девушку спас Милош. В своей обычной горделивой манере дворецкий известил ее, что пора идти в столовую.
Ужин протекал не более примечательно, чем обед. И все в том же составе. Долохов еще находился в Москве, а Звягин, хоть и вернулся из полиции, спуститься к общему столу не пожелал. Детектив заперся у себя в комнате и дал распоряжение туда же доставить еду. Таким образом, в столовой оказались только Вика с Эммануилом Венедиктовичем. Старик не преминул этим воспользоваться и тут же вывалил на «дорогого профессора» новые, еще более безумные версии о деревенском маньяке. На протяжении всего ужина Вика, с трудом подавлял зевоту, слушала его заунывные стенания. Наконец девушке это надоело, и она, распрощавшись с Быстрицким, покинула столовую.
В холле Виктории встретился дворецкий — он возвращался от Звягина, которому занес в комнату ужин.
— Профессор Дружкина, вам просили передать, — великан с бакенбардами протянул девушке сверток, и на ее немой вопрос объяснил: — Это старинный барельеф, который по вашей просьбе Виталий Леонидович взял сегодня в полицейском участке.
Старинный барельеф! Наспех поблагодарив дворецкого, Вика понеслась со свертком на второй этаж. Оказавшись в комнате, она разорвала обертку и во все глаза уставилась на изображение святого семейства. Да — наверняка это та вещь, о которой ей рассказывал отец Даниил. Вике хотелось удостовериться в этом на сто процентов: прямо сейчас отправиться к памятнику и вставить барельеф в пустующую нишу. Она посмотрела в окно. Уже глубокая ночь. В саду несет свою неизменную вахту китайский садовник. Нормальным же людям полагается спать. Вздохнув, девушка оставила барельеф на журнальном столике и отправилась в постель.
