Коротышка запнулся.
— Почти нет, — неохотно поправился он.
Вика заподозрила неладное.
— О чем это вы, Эммануил Венедиктович?
— Не знаю, говорить ли… Да ладно, все равно ведь узнаете. В общем: месяц назад у нас убийство произошло. Студенточку одну укокошили, — Быстрицкий скорбно вздохнул. — Приехала из города на похороны бабушки, и вот такое горе случилось. Убийц, кстати, до сих пор не нашли.
Старик помолчал, а потом тихо добавил:
— Может, поэтому Семен Семенович в последнее время такой раздражительный. Меня постоянно одергивает, а сегодня, сами видели — и кухарке нашей, добрейшей Ольге Михайловне, ни за что ни про что досталось. Ох, тяжело…
За разговорами они вернулись к особняку, и Виктория поспешила в архив — работать.
ГЛАВА 5
Прошлое и настоящее
Девушка вынула из сундука целую кипу бумаг и, усевшись за стол, углубилась в их изучение. Несколько часов прошли весьма продуктивно. Закончив сортировку последней на сегодня партии документов, Вика глянула на мобильный. Восемь вечера. До ужина еще далеко, а возвращаться в комнату совершенно не хочется. Рука сама собой потянулась к тетради в кожаном переплете. Раскрыв ее на первой странице, Виктория с интересом начала читать графские записи.
29 мая 1830 года
«Вот и весна на исходе, а я впервые отмечаюсь в новом дневнике. Есть в этом, право слово, нечто примечательное: одно заканчивается в нашем мире, другое начинается. Ничто не стоит на месте. Таков вселенский закон — он для всех непреложен, и всяк ему подвластен.
Между тем, начать дневник я хочу с наиприятнейшего известия. Скоро намечается приезд дорогого гостя — разлюбезный мой дядюшка, Григорий Иванович, явится к нам собственной персоной. Возвестил письмом, чтоб встречали и готовились к его присутствию в доме на три недели. Ох уж эта его немецкая сдержанность. Три недели… Я надеюсь уговорить старика задержаться месяца на полтора, не меньше. Мы все с нетерпением ждем его прибытия. И я, и Лизонька. И даже маленький Илюша, чистая душа, кажется, предчувствует удивительную встречу. Так веселится в последнее время, так смеется-заливается. Несмышленыш еще совсем, едва на ножки встал — а вот поди ж ты, вроде как все понимает и радуется. Надо думать, эта веселость ему от матушки, от Лизоньки, передается. Мать счастлива — так и дите радостное.
Уверен я, что не зря мы пребываем в таком чудесном волнении. Дядюшка непременно приедет с какими-нибудь диковинными сюрпризами. Уж я прекрасно знаю этого чудака. И без того он затейник, каких свет не видывал, а тут и повод есть уважительный. Уж пять лет, как дядя в Россию из далеких краев воротился, а только сейчас к племяннику своему в гости собрался. Слыхал я, что он страну заморскую, Бразилию, исследовал. Даже и не знаю, где это. Вот как приедет Григорий Иванович, я у него непременно о том путешествии выспрошу! А для этого надобно удержать его подольше в Петушках…»
Вика закончила первую страницу дневника. Почерк у графа был аккуратный, слог легкий — читать его записи, не смотря на двухсотлетнюю разницу во времени, не составляло никакого труда. И все же на последней строчке она запнулась. «Почему «в Петушках»? — подумала девушка, с недоумением вглядываясь в четко выписанное слово. — Ведь деревня называется Красные петушки. Или два века назад название было другим? Возможно, граф просто сократил его? А может, речь идет вовсе не об этой деревне?» Решив при случае расспросить отца Даниила, Виктория перевернула страницу и вновь углубилась в чтение.
31 мая
«Ах, какой же сегодня был замечательный день! Пишу эти строки глубокой ночью, так как мыслей полна голова. Боюсь, что к утру хоть малая доля из них, да забудется. А сие было бы весьма прискорбно. Потому как хочется сохранить этот день во всех мельчайших подробностях — пусть не в памяти моей, так хоть на бумаге. Лизок давеча зашла в кабинет и выказала недовольство, что я до сих пор не ложусь. А я не могу сдержаться, чтоб не написать тотчас же в дневнике обо всех новостях.
Итак, начну с самого начала. Рано поутру я отправил на перекресток мальчишку-дозорного — чтоб немедля сообщил, как только вдалеке покажется дорожная карета. Около половины третьего пополудни прозвучало заветное «Едут!». Дядюшка прибыл в поместье аккурат к обеду. Мы с Лизонькой осыпали его горячими поцелуями и тотчас перешли в столовую, где и продолжили наше живое общение.
Я нашел Григория Ивановича бодрым и отменно держащимся для своих шестидесяти лет. Хотя, будучи в прошлом году в Петербурге, слыхал от нашего общего родственника, что старик-де помутился рассудком. Признаться, я отказывался в это верить — родственник наш известный лгун и сплетник. Однако же в глубине души все-таки опасался некоторых неудобств при встрече с дядей. К огромному моему облегчения (теперь могу писать о том совершенно открыто), слухи о болезни его не подтвердились. Григорий Иванович, как и раньше, ясен умом и крепок телом. Чудо, а не старик! Живой, общительный, с веселым блеском в глазах. И я, и Лизонька, и кроха Илюшенька очарованы им.
Путешествует дядя, с присущей ему скромностью, всего с одним слугой. На вид тот довольно странен: у него темная кожа, раскосые глаза, приплюснутый нос. А в нижней губе проделана дыра, в кою вставлена дощечка. Я спросил у дядюшки, зачем такое сделали с человеком, но он ничего мне на это не ответил. Чуть погодя выяснилось, что и с самим слугою можно потолковать. Хоть по обличию своему он чужестранец, но на русском языке изъясняется не хуже любого из нас. К тому же одет по последней европейской моде, и хорошим манерам обучен в полном объеме. Был допущен дядюшкой к общей трапезе, и орудовал столовыми приборами весьма ловко. Григорий Иванович поведал нам с Лизонькой, что зовут слугу Хуаймурес, но он кличет его по-простому, на наш манер — Харитоном. Этот юноша шесть лет прибился к дядиной бразильской экспедиции и со временем обучился всем нашим привычкам и языку.
Очень увлекательно рассказывал Григорий Иванович о своей поездке по Бразилии. Это чудесная страна на ином материке, все пространство коей заполнено неведомыми животными и буйной растительностью. Сам дядюшка уверяет, что земля та — рай земной. Более всего дядю в путешествии интересовали местные племена индейцев (к одному из которых и принадлежит его слуга). Дядюшка настолько проникся их культурой, что даже некоторое время жил с этим диким народом в одном селении, наблюдая их быт и обычаи. Много удивительного порассказал нам сегодня Григорий Иванович. Видели мы и портреты индейцев, и шкурки диковинных животных, и засушенные в гербарии образцы цветов. Все это дядя доставил в Россию специально для Императорской Академии наук.
Также привез он с собой из дальних странствий огромного черного молосса, коего продемонстрировал нам сразу же по приезду в имение. Пес этот, надо сказать, не менее примечателен, чем слуга-туземец. Я таких зверюг отродясь не видал. Зубы, как бритва, голова большая, лобастая, а уши смешно назад вывернуты. Ростом мне по пояс, и силен, как бык. Но при этом послушен и ласков. Пока мы обедали, молосс улизнул из столовой и свободно перемещался по дому — без всякого присмотра, никого не тревожа. Дядюшка рассказывает, что в Бразилии с такими собаками охотятся на ягуара, и нередки случаи, когда пес один на один побеждает свирепого хищника. Я тотчас загорелся опробовать молосса в охоте на кабана. Иной секач не менее страшен, чем ягуар — вот и будет славная проверка для бразильской собаки.
