– Куда? – спросила я.
– Я здесь живу.
– Рада за вас. Но я не любитель ходить в гости.
– Я вообще-то тоже. Но ты ведь хочешь поговорить? Здесь нам никто не помешает.
– Знаете, подобная фраза иногда звучит сомнительно, – проворчала я.
– Я же сказал, ты в безопасности. Со мной, по крайней мере.
Вздохнув, я вышла из машины и отправилась за ним к подъезду.
Консьерж приветливо улыбнулся, но поспешно отвел взгляд. Уверена, жилец вызывал у него весьма неоднозначные чувства.
Мы прошли к лифту и поднялись на последний, седьмой этаж.
Лукашов достал ключи, распахнул дверь и сказал:
– Заходи.
– А вы всем девушкам тыкаете? – съязвила я.
– Только тем, кто способен навалять здоровенному парню.
– В смысле, видите во мне родственную душу?
– Я бы так не сказал. Ты очень нахальная девица и не очень умная.
– Зато красивая, – улыбнулась я пошире.
К тому моменту мы оказались в кухне, просторной, с панорамным окном. Итальянский кухонный гарнитур, а вот стол был обычный, и стулья к нему тоже. Вместо люстры с потолка свисала лампочка. Такое впечатление, что хозяин взялся за ремонт, но не успел его доделать. Однако чистота на кухне была идеальная.
– Руки можно помыть там, – кивнул он на дверь, включая чайник.
Ванная тоже была с окном, большая, метров двадцать. Джакузи, душ с огромной лейкой, раковина из камня. Вся сантехника тоже итальянская. Парень с запросами. Все это как-то не вязалось с его обликом. Такому, как он, до итальянской сантехники обычно, как мне до чемпионата мира по футболу.
Ан нет. Ошиблась. Тряпки на нем, кстати, тоже дорогие.
– Богато живешь, – выходя из ванной, сказала я.
– Стараюсь, – он накрывал на стол, стоя ко мне спиной, и я решила прогуляться по квартире.
Заглянула в гардеробную, битком набитую мужским барахлом.
«Да он пижон», – с удивлением подумала я, а потом заглянула еще в одну комнату, которой, скорее всего, отводилась роль спальни. Та же одинокая лампочка под потолком, дорогой паркет, а вот стены не успели покрасить или намеревались оставить их белыми. Но хозяину по какой-то причине это не понравилось, и он решил украсить их на свой лад. Множество надписей черным фломастером. Фломастеры, кстати, лежали на подоконнике. Прямо посреди комнаты диван. Довольно старый.
Я подошла к стене и стала читать одну из надписей: «Дом где-то на окраине, женщина и ребенок».
– Кухня в другой стороне, – услышала я, и от неожиданности вздрогнула.
– Ремонт затянулся? – спросила я.
– Как видишь. Идем.
В кухне мы сели напротив друг друга и стали пить чай. Мне он поставил чашку, сам пил из стакана под виски, из чего я заключила: с посудой у него не густо и гости забредают к нему нечасто.
– Это что, заметки к роману? – решилась спросить я.
Он взглянул исподлобья, явно не понимая, о чем я.
– Записи на стене. Дом на окраине, женщина…
– Это сны, – ответил он. – Я их записываю…
– А-а… – протянула я. – Мне тоже надо попробовать.
– Это не просто сны, это воспоминания, по крайней мере, иногда они помогают вспомнить.
– Вспомнить что?
– Мою прежнюю жизнь. Такую, какой она была девять месяцев назад.
– Хочешь сказать, что ничего не помнишь? – нахмурилась я.
– Врач выразил надежду, что воспоминания постепенно вернутся. Пока с этим негусто.
– И что с тобой случилось?
– Авария. Три месяца в больнице. Я вернулся с того света, так мне сказали. И ничего не помнил о себе.
– Вот как, – кивнула я.
– Что ж, давай знакомиться, – предложил он.
– Ты не знаешь, как меня зовут? – усмехнулась я.
– Знаю, конечно. Татьяна.
– А тебя зовут Нил?
– Дурацкое имя, – сказал он.
– Редкое.
– Лучше зови Лазарем.
– Это тебе после аварии кличку дали? – сказала я.
– Нет. Я уже возвращался с того света. Лет двенадцать назад.
– Да ты везунчик.
Он равнодушно пожал плечами и спросил:
– Ну, так что тебе надо от меня?
– Пять месяцев назад ты встречался в «Камее» с Геней Безбородым. В тот вечер погиб человек, упал с крыши здания напротив.
– Фотограф? – спросил он.
Я кивнула.
– Мой муж.
– Вот оно что. Насколько я знаю, это несчастный случай.
– Я в этом не уверена. У него была твоя фотография, – добавила я, наблюдая за ним.
– Теперь понятно, – произнес он равнодушно. – Должен тебя разочаровать: я слышал о погибшем парне, но и только. Понятия не имею, откуда у него моя фотография, и что он делал на крыше.
– Тогда, может, расскажешь, что за дела у тебя с Геней?
– Никаких дел.
– Но ты ведь встречался с ним в тот вечер?
– Он хотел, чтобы я выполнил кое-какую работенку. Но к соглашению мы не пришли. Я объяснил ему: от человека без памяти мало толку.
– Но он не поверил?
– Не поверил. И время от времени предлагает работу снова и снова.
– И что у тебя была за работа? – спросила я, усмехнувшись.
– До аварии?
– Не было никакой аварии, – сказала я. – Не знаю, кто кому пудрит мозги, но башка твоя пострадала в другом месте и по другой причине.
– Не трепись об этом, – помолчав, заявил он и одарил взглядом, от которого мгновенно стало не по себе. – Я уже сказал, о твоем муже я ничего не знаю. Ты появляешься в «Камее» с моей фотографией и делаешь прочие глупости…
– Это какие?
– Задаешь вопросы. В той среде, где это не принято. Это плохо кончится, поверь мне. А главное, ты ничего не добьешься, если только…
– Что? – решив, что пауза затянулась, спросила я.
– Если я тебе не помогу, – сказал он.
– Не ты ли уверял, что работник из тебя хреновый?
– Ну, вместе с такой, как ты, может, и справлюсь, – усмехнулся он.
– Сомневаюсь, что мне нужен помощник. Обо мне ты от Гени узнал?
– Еще когда ты сидела в баре.
– Оперативно. От бара меня и вел? – Он пожал плечами. – Спасибо за чай, – сказала я, поднимаясь.
Лукашов достал из ящика стола листок бумаги и карандаш, написал номер и протянул мне.
