— Эти деньги, — невозмутимо ответил Владислав, — заработаны тобой. Только ничему не удивляйся. Твои работы я собирал по мере поступления их на кафедру творчества через Бронислава Бенедиктовича, несколько картин я купил для себя. Банковские реквизиты я нашел в твоем сайте. Продавал я картины по международным расценкам, все правила и законы соблюдены. Твои картины в лучших коллекциях и музеях мира. Недавно, когда я делал доклад в Парижской академии о твоих работах, был заказан буклет с репродукциями картин, приобретенных разными музеями. К твоему приезду в Париж его уже издадут. Не беспокойся. То, что я прежде не посвятил тебя в это, пусть не обижает тебя. Мне показалось, что ты начнешь капризничать, затопаешь ногами, вот как только что, запретишь распоряжаться твоей интеллектуальной собственностью, ну и так далее.
Или совсем скроешься от меня. А это было бы для меня невыносимо.
— Отчего? — мрачно спросила она.
Первое, что пришло ей в голову после всех злокозненных испытаний, что из одной ловушки она угодила в другую. От этих мыслей стало страшновато. Дело не в том, что Владислав Алексеевич расставил какие-то сети, вовсе нет.
Он не собирался этого делать, но сеть тем не менее сплелась. И сквозь нее все будет видеться в ложном свете.
Но реставратор продолжал удивлять ее все больше и больше.
— Помнишь, я уходил, когда мы с учителем задумали устроить ловушку на даче? Так вот, потом я ходил во французское посольство и оттуда, по каналам посла, перевел деньги на счет клиники для твоего брата. Это те деньги, которые ты вскоре получишь за картину «Озеро», приобретенную в частную коллекцию. Правда, это пока единственная столь выгодно проданная картина. Зато музей — престижно. Помнишь, я говорил тебе, что подумаю в течение двух дней о своей жене. Так вот, я подумал, и в принципе уже давно.
— Подожди, — сделала Наташа слабый предупредительный жест. — Я не помню и не понимаю.
— При Брониславе Бенедиктовиче я прошу тебя стать моей женой. Я слишком долго думал об этом и потому боялся отказа.
Реставратор произнес две эти фразы раздельно. Вторая была явно заготовлена давно. Это Наташу и покорило, и развеселило, и растрогало. Он мог произнести эти слова во Пскове, например. Что же не произнес-то?
Все сложилось бы по-другому. И потому она немного капризно и опасливо ответила:
— А сейчас не боишься?
— И даже сейчас боюсь.
— Я должна все обдумать, — ответила Наташа, — все и даже это. На меня точно гора свалилась. Можно я уйду в свою комнату?
И, не дожидаясь ответа, тихонько побрела, поджав плечи и опустив руки.
Признание и предложение Владислава не было для нее таким уж неожиданным.
Что-то подобное должно было произойти. Она вообще ждала, что предложения замужества скоро валом повалят, если только она останется жива и невредима. В этом у нее не было ни малейшего сомнения, даже заранее созрел холодный и насмешливый интерес.
А в этом человеке запросто сошлись все возможные признания и предложения.
Но то, что она узнала о его давнем внимании к ней, было Наташе мучительно, и предложение показалось ей чуть ли не силой вырванным у Владислава.
Он не мог сейчас поступить иначе. И это ей не нравилось. Хотелось, чтобы он еще поухаживал за ней. Полгода, например. Или эти полгода уже миновали в несколько дней? О таких тонкостях рассуждать было невозможно. Какие уж тонкости, когда она столько нагромоздила всего, что запросто погребла бы себя под обломками.
Ведь матрица-то не найдена. Ее могут ждать крупные неприятности. Как отнесется к этому Владислав, его мать, отец, какой-то немыслимый фирмач, об этом страшно было подумать. Решив, что ситуация сейчас усугубилась до самой крайней черты, и опять по ее вине, она попробовала хоть как-то отвлечься.
Она достала из угла рисовую бумагу, взяла пакет с красками Первым делом в ее руки попалась плоская картонная коробочка из-под скульптурной мастики.
«Странно, — подумала Наташа, — как оказалась здесь эта коробка. Зачем я брала с собой мастику? Мне она сейчас совершенно не нужна». Она машинально открыла коробку и еще больше удивилась. Обыкновенно мастика расфасована в плотные полиэтиленовые пакеты, герметично запаянные. Тут же лежало нечто, завернутое в ветошь и промасленную бумагу.
Наташа развернула бумагу и ахнула.
Схватив содержимое коробки, она выбежала в коридор и ворвалась в кабинет Бронбеуса с криком:
— Владислав, я согласна! Вот она! Это она! Это она!
На ее ладони лежала матрица.
— Я не сомневался, что ты ее найдешь. Ты умница, Наташа. — Владислав взял ее на руки и закружил по комнате.
Бронбеус, что-то мгновение назад выговаривавший любимому ученику, пожал плечами и развел руками.
— Немедленно и торжественно утопить ее в Москве-реке, — воскликнула Наташа через минуту, у нее еще кружилась голова и дрожали руки, а в ступнях точна разбегались маленькие алмазные иголки, нужно было сейчас же освободиться от злосчастного изделия.
Они поехали к Москве-реке и с громкими возгласами бросили пластинку в темную воду.
— Отвяжись худая жистъ, привяжись хорошая, — кричала Наташа, — она утонула, она утонула! Надеюсь, тут не водятся реликтовые щуки, которые глотают металлические предметы.
И не родился тот рыбак, который поймает такую рыбину, и нет той кухарки, которая вытащит из рыбины матрицу. Навсегда запомню Большой Устьинский мост.
— Я тоже, — ответил Владислав.
— Что же ты, — укорила она его, — не предложил мне выйти замуж там, на другом мосту? Во Пскове. Я даже не знаю его названия.
— Вот потому, — рассмеялся Владислав, — что ты не знала, как он зовется.
— Ну а если серьезно?
— А разве ты не помнишь, что торопилась вернуться к себе?
— Да совсем наоборот, я изо всех сил хотела, чтобы ты не прогонял меня. Не было бы никакой матрицы и всего этого кошмара.
— Наверное, — задумался он, — но я же сказал, что боялся отказа.
— Мне трудно в это поверить, ты не из пугливых. Может быть, ты чувствовал во мне нечто, как бы это сказать, зажатость, страх?
— Детское одиночество, — ответил он сразу, — а ведь ты была взрослой и в то же время слишком самоуверенной. Мне хотелось, чтобы спеси у тебя поубавилось. Как ты думаешь, почему Стасик не нашел матрицу? — Владислав немного смутился и переменил тему разговора.
— Да он совсем дурачок. Он говорил, что положил ее в какую-то картонку, в которой даже не признал коробку из-под мастики. А когда я случайно увидела ее, то положила вместе с красками. А искать в красках ему и в голову не пришло. Вот так. К тому же он думал, что железку прикарманила я.
— Да, Станислав человек с воображением, у достойнейших, людей учился этому диковинному качеству.
