— Вам, верно, нужны деньги, — настойчиво продолжал он, — возьмите, сколько надо, потом сочтемся.
— Не откажусь, спасибо.
Наташа взяла протянутые ей доллары.
В задумчивости постояв минуту, она направилась к входной двери.
— Покупки будет неудобно нести в пакетах, возьмите сумку.
И Владислав Алексеевич протянул ей французскую сумку, в которой были привезены ее вещи и книги.
Наташа поблагодарила и вышла, думая на ходу о том, как естественна и трогательна эта забота и как нелепо выглядит она с этим своим враньем.
«Будь что будет, — думала она, — если все получится, как я загадала, то к вечеру и с красками вернусь, и врать не придется, и на выставку поеду».
Оказавшись среди уличной толпы, она почувствовала себя одинокой и заброшенной. План, который она собиралась привести в действие и казавшийся ей безукоризненным, теперь выглядел едва ли не полной ахинеей.
Ключ от мастерской существовал в единственном экземпляре, и, если Стас возьмет его с собой, она просто не попадет в мастерскую. Или она полная дура, или… все-таки разбирается в людях. Стас — педант, и если было сказано, что ключ следует оставлять в тайнике, он так и сделает, вопреки любым его новым построениям.
Но была еще другая сторона той же самой истории. Стас, отправившись на встречу с ней, мог устроить в мастерской засаду. Теперь ничему не приходилось удивляться.
Наташа проявила крайнюю степень осторожности, поднялась на лифте до предпоследнего этажа, на цыпочках приблизилась к тайнику, прислушиваясь одновременно к звукам, которые готова была услышать из-за двери мастерской.
Все было тихо. Ключ находился на месте.
То, что она не ошиблась, уже не радовало. В мастерской могла быть засада. Быстро открыв дверь, она оглядела пространство мастерской, укрыться даже при желании было просто негде. Мастерская была просторным, но открытым, хорошо освещенным помещением, с окнами во всю стену, даже кухня представляла собой открытую нишу в стене, противоположной входной двери, откуда было превосходно видно всю ее нехитрую обстановку — маленький кухонный стол, плиту, холодильник, два табурета, раковину и полку над плитой.
Одну стену в мастерской занимали шкафы, куда хорошо помещались ящики с красками, рулоны бумаги, сложенные мольберты, но человеку, даже маленькому ребенку, укрыться в этих шкафах не представлялось возможным. Возле другой стены стоял старинный салонный диванчик на высоких гнутых ножках, да посреди комнаты большой дубовый стул, несколько легких полок в простенках между окнами да старенький печатный станок неподалеку от двери — вот и все убранство.
На всякий случай Наташа замкнула на задвижку дверь в туалет и оставила открытой входную дверь, чтобы слышать ход лифта или шаги на лестничной площадке.
На несколько секунд она успокоилась.
«Теперь сообразить, где может находиться матрица. Это поистине загадка. Стас не мог врать своему напарнику — этому Киргуду. Точно — не мог. Кажется, он сказал, что положил матрицу на одну из полочек. Но забыл — на какую из них. Бедный идиот. Не привык еще к тому, что постоянная ложь вынудит однажды как-то механически обмануть самого себя. Обратный мат».
Наташа мерила мастерскую шагами, стараясь воссоздать в памяти тот вечер, когда к ней за матрицей пришел Стас. Что он говорил, куда подходил, не открывал ли какие-нибудь ящики.
«Куда он мог ее спрятать? Думая, что матрица у меня, он не слишком старался отыскать ее здесь. Да, скорее всего, это так. Это мой шанс. Нужно вспомнить в деталях, где он стоял тогда, как двигался, о чем болтал».
Она старалась в точности повторить его движения, но получалось что-то суетливое и несуразное.
«Кажется, он слонялся по мастерской туда-сюда, каждую полку обнюхал. Примеривался, куда незаметно пристроить клише. Он же глаза мне намозолил».
Наташа стала вспоминать свою реакцию на его движения, что тоже не дало никаких результатов.
«В какой-то момент я находилась к нему спиной. Точно. Дура, обрадовалась деньгам. Расселась вот на этом стуле около газовой плиты, собиралась сварить кофе. Размякла. Нет, не то. Стас тогда вился рядом. Хвастливый, довольный задуманной операцией, которая в мыслях его подлых уже завершилась полным успехом».
Наташа осмотрела полки. Одинокий том Хемингуэя говорил ей о чем-то. Она открыла его, точно надеясь там обнаружить какой-то след.
«Интересно, что-то он мне про Хемингуэя говорил или про его героя, который в партизанской войне участвовал, в Испании. Наверное, этот томик заметил. Что-то он ему напомнил, как и мне сейчас. Но что?»
Пожалуй, не стоило тратить усилий на теоретические измышления. Надо искать.
В ходе поверхностных поисков она убедилась, что Стас, вопреки ее предположениям, основательно порылся в мастерской. Опять же из-за своей педантичности и въедливости. Убежденный, что матрицу забрала она, все же методически обследовал разные уголки.
«При желании можно обнаружить отпечатки его пальцев, — думала Наташа. — Во что я ввязалась. В каких терминах сама с собой разговариваю».
«Сейчас он на Страстном. Сюда явно не поедет. Может быть, примет наш разговор как предупреждение об опасности. Пусть так. Я должна найти матрицу. Времени у меня довольно много. Если не ошибаюсь».
Подняв глаза, она заметила антресоли, куда обычно художники сваливают всякий хлам, подальше от глаз. Кажется, она сама засовывала туда какие-то ненужные коробки. И забыла об этом. Стоит посмотреть на всякий случай.
Поставив табурет, она взобралась на него и, встав на цыпочки, открыла дверцы. Антресоли оказались до отказа набиты книгами, которые со страшным грохотом тут же посыпались вниз.
Из-за этого грохота Наташа не услышала ни шума поднимающегося лифта, ни шагов в сторону мастерской.
— Вы что-то потеряли, Наталья Николаевна? — Знакомый баритон проговорил это прямо за ее спиной.
Резко обернувшись и едва не потеряв равновесие, она увидала перед собой Антона Михайловича в компании с человеком, от присутствия которого болезненно сжалось сердце. Это был тот самый тип в кепочке.
И хотя кепочки на нем сейчас не было, Наташа узнала бы его сразу же даже в хаотичной вокзальной толпе. Он равнодушно улыбался, поглядывая на своего спутника.
— Штуцер, — все тем же голосом произнес Антон Михайлович, — помоги барышне спуститься с этого колченогого табурета, так недолго и покалечиться. А ваша жизнь, Наталья Николаевна, для нас бесценное сокровище. Уж так получилось, не взыщите.
Тот, кого называли Штуцером, обнажив желтые зубы и растопырив руки, направился в ее сторону.
Наташа спрыгнула с табурета и удачно, как ей показалось, метнулась в сторону двери. Но Штуцер оказался необычайно проворен, он резко развернулся и схватил ее за обе руки сразу. Если бы не эта нечеловеческая натасканность господина в кепочке, неизвестно, как бы все обернулось. Но теперь она одна в обществе отпетых негодяев.
