Она сняла с вешалки длинный, широкий шифоновый шарф:
— Закрыть свои костлявые плечи и этого достаточно. А теперь очень глупо получится, если я буду сидеть, вырядившись, и ждать этого дурацкого Стаса.
Словно в ответ на последнее Наташино заявление, зазвонил домофон, и голос Стаса удивительно правильным литературным языком доложил, что он должен подняться к ней, упаковать полотно. Просили приехать с ним. Поворчав, что абсолютно нелепая фантазия — ехать в ресторан с картиной, хоть и небольшого формата, Наташа уселась, закурила тонкую ментоловую сигаретку и стала наблюдать, как Стас возится с картиной, обертывает ее, упаковывает, обвязывает бечевкой…
— Ты на машине?
— Да, и в машине нас с тобой ждут. Ты же сказала, что не приглашаешь домой. Так что помоги мне лучше, чтобы не задерживать доброго дяденьку.
— А когда добрый дяденька рассчитываться собирается?
— В машине и рассчитается. Тебе бы, милая, повежливей надо быть с партнерами. Тогда и с заказчиками проблем не будет.
В машине было прохладно, сумеречно, стоял густой запах дорогого одеколона.
— Здравствуйте, Наталья Николаевна.
Наташа прищурилась, стараясь, после уличного света, разглядеть в полутьме машины обладателя этого бархатного, хорошо поставленного баритона. Она ожидала увидеть одного из бритоголовых, быкообразных типов, которые, как братцы из ларца, так походили друг на друга. Но рядом с ней на заднем сиденье, куда церемонно посадил ее Стас, сидел элегантный человек лет около сорока, аккуратно постриженный, в дорогом, безукоризненно сшитом костюме и ослепительно белой сорочке.
— Здравствуйте, — Наташа первая протянула руку, — с кем имею честь?
— Антон Михайлович, — был ответ, и мягкая рука слегка коснулась Наташиной. — Простите мне невольную назойливость: Я уполномочен рассчитаться с вами за картины и переговорить о дальнейшем сотрудничестве. Можете получить деньги сейчас и оставить их дома. Здесь, — он протянул Наташе конверт, — девятьсот долларов. Если не хотите возвращаться, не беспокойтесь, шофер будет ждать вас после ужина и отвезет домой. Кроме того, я могу предложить вам аванс, если вы согласитесь продолжить работу.
— Что на этот раз? Левитан, Серебрякова?
— Серебрякова. Сейчас нужно только ваше согласие работать, а все детали мы обговорим за ужином.
Наташа почувствовала, что невольно поддается обаянию этого странного незнакомца, и в почти гипнотическом состоянии кивнула головой.
— Вот и хорошо. — Антон Михайлович достал другой конверт. — Здесь пятьсот.
…В ресторане их встречали. Услужливый официант проводил их к столику в уютном уголке, накрытому на троих. На белоснежной скатерти высились конусы салфеток, яркими пятнами смотрели семга, икра в хрустальных вазочках на нежно-зеленых листьях салата, круассаны, заправленные розовым мясом омаров, все было любовно украшено зеленью, дольками лимона, кусочками сочных овощей.
Наташа любовалась ловкими движениями официанта, разливающего вино в высокие тонкостенные бокалы.
— Французское, — с удовлетворением отметила она.
— Разумеется. Итак, Наталья Николаевна, приступим к переговорам. Для начала расскажите мне, невеже, о вашей любимой художнице. Ваш друг, — Антон Михайлович кивнул в сторону Стаса, зачарованно разглядывающего гастрономическое великолепие на столе, — говорил что-то о двух периодах творчества.
— Зинаида Серебрякова уехала из России в двадцать четвертом году и обратно не вернулась. Произведения так называемого парижского периода почти недоступны, многие из них утеряны. Именно поэтому я сделала третье полотно под парижскую Серебрякову.
— Именно поэтому, дорогая Наталья Николаевна, мы с вами сейчас и сидим за этим восхитительным столом. Сделайте милость, угощайтесь.
Антон Михайлович наполнил Наташину тарелку деликатесами и продолжил:
— Не утаю, что я вами восхищен, и не только я. Ваша последняя работа очень заинтересовала мое начальство, и вам предлагают написать несколько полотен, скажем пять, в стиле этого самого парижского периода.
— Антон Михайлович, дело в том, что писать под парижскую Серебрякову очень дорогостоящий процесс.
— Что вы, что вы, Наташенька, — Антон Михайлович засмеялся, замахал руками, — это совершенно не должно вас заботить. Все необходимые вам материалы, орудия труда, так сказать, мы предоставим. Кроме того, за каждое полотно вы получите шестьсот долларов, независимо от размеров. И еще один вопрос. Стас говорил, что вы прекрасно владеете искусством гравировки. Не могли бы вы, в качестве, так сказать, экзамена, сделать матрицу одного из ценных документов нашей фирмы?
— Для такой работы нужна мастерская. — Наташа сердитым взглядом скользнула по Стасу, сосредоточенно поедающему икру.
— Эта работа на будущее, и она будет щедро оплачена. Впрочем, никакого экзамена и не потребуется. Я верю, что вы способны справиться с самой сложной гравировкой.
Наташа была счастлива. Не важно, что она будет писать под кого-то, не важно, что гравировать ей предложили не произведение искусства, а клише ценных бумаг, важно, что ее заметили и так высоко оценили. Ей нравилось сидеть в этом роскошном ресторане, за столом, уставленным изысканными яствами, с этим обаятельным и еще не старым мужчиной, голос которого завораживал, убаюкивал.
Наташа почувствовала на своем колене под скатертью руку Стаса и хотела было сбросить ее, но голова так кружилась от вина и успеха, а Стас был все-таки старинным приятелем и хоть и не надежной, но все же защитой от обволакивающего, прилипчивого обаяния нового знакомца.
Однако Антон Михайлович, только что говоривший с Наташей, вдруг умолк и прямо посмотрел на Стаса. И Наташа увидела, что взгляд у него холодный и жесткий, и Стас побледнел под этим взглядом. «Да ты штучка», — подумала Наташа и протрезвела.
Провожал Стас Наталью до самой квартиры. Ночь была теплая, луна висела низко над городом, как чудовищных размеров фонарь. «Хорошая ночь для влюбленных», — подумала Наташа и покосилась на Стаса. Но он был задумчив, молчал озабоченно и, видимо, был не склонен к какому-либо флирту.
— Это так на тебя Антон Михайлович подействовал?
— Это так на меня ты подействовала. Честное слово, Татка, тебя ждет великое будущее, только ты обещай никогда не бросать верного Стаса.
Они поднялись на пятый этаж в скрипучем, грохочущем старом лифте. Пока Наташа копалась в сумочке, отыскивая ключ, Стас стоял прислонившись к косяку дверей и рассуждал:
— Мастерские, Татуся, есть свободные на Ленинском проспекте, и не дорого. Если бы ты согласилась ездить по красной ветке, я бы тебе устроил очень хорошенькую мастерскую.
— Не пойму, Стас, что ты так стараешься? Насколько я поняла, тебе-то от моей работы с гравюрой ничего не обломится.
— Ну это как сказать. — Стас даже оживился, как только разговор коснулся гравировки. — Это мы еще посмотрим. Ты не хочешь меня пригласить на чашечку кофе?
