Четкие, притягательные губы дрогнули в улыбке без радости — он мне не верил. Конечно, ему никто не говорил таких слов.
— Они могут увести далеко.
— Знаю. — Он не врал. В смерть, в никуда — легко. Отправить меня в путешествие? Днем раньше, днем позже, какая разница…
— Как ты взяла корону?
А вот и допрос. С пристрастием, если судить по ощущениям — он входил в мою голову без предупреждения, без спросу, как к себе домой. Я балдела… Светил в ней по углам, осматривал все, что находил, а находил мало. Просачивался в меня еще глубже… Напористый, уверенный, умелый.
— Думаешь, сразу выдам все секреты?
— Все выдают.
Я чувствовала его в себе, как вошедшего в лавку хозяина. Его тяжелые сапоги, жилистые руки, мускулистое тело, пытливый ум, намерение узнать то, что он хотел узнать. А именно про мою невидимость.
— Я умею давить.
— О, я знаю, — выдохнула с неуместным восхищением, — вот только времени маловато, не находишь?
«Не получится у нас полноценного свидания».
— Можно заявить о твоей невменяемости, подать на апелляцию, выиграть время.
«Хочешь пообщаться?»
Он хотел, да.
— Только я вменяемая. И апелляцию подавать не буду.
Для торможения процесса перехода к казни ему нужно было мое прошение и подпись. Я лишь улыбалась. Дать ему шанс остаться со мной наедине в «темной комнате»? Нет. Он силен иначе, нежели я, мы хорошие противники, даже идеальные, непредсказуемые.
Его взгляд раскладывал меня на части, пытался выявить наличие вины, но не находил. А еще больше желал знать — кто я такая? Его хватку, его невидимые стальные ладони я уже чувствовала внутри себя — Санара оказался силен не только по слухам. Его раздражение, когда он не смог прочитать мое прошлое и увидеть вероятное будущее, прошлось по моей спине ледяным водопадом.
— Я спрошу еще раз. Как ты взяла корону?
— Хочешь надавить? — Я изогнула краешки губ. — Не выйдет. Смерти, как ты видишь, я не боюсь, физической боли тоже — умею от нее абстрагироваться. Желаешь пригрозить гибелью родственников? Вот незадача — у меня их нет. Друзей тоже. В общем, увы и ах, да?
Я смотрела на него долго. Он, как каменный мешок, как тот, кто давно забыл, как это — улыбаться. И все же сохранилась в этом поразительном мужчине нежность, умение любоваться миром, поразительная внутренняя трепетность, никогда не показывающаяся наружу.
Оказывается (будучи «гибридом» тоже можно удивляться), ожидая увидеть Судью, я увидела вдруг перед собой мужчину. Чертовски, до идиотизма привлекательного.
— Чего ты…
«Добиваешься? — должен был спросить он. — Тем, что гладишь меня против шерсти?»
— Чего я хочу? — наивно продолжила я за него так, как хотела. — Прохладного сока. И слизнуть капельку мороженого, стекающую по вафельному рожку. Очень жарко. Ты какое любишь?
Я качалась на электрических разрядах его взгляда.
Скулила в углу бабка; стоял с вытянувшимся от удивления лицом давно забытый нами двумя помощник.
— Я мог бы отсрочить твою казнь.
— И лишить меня возможности сегодня полетать? Спасибо, но нет.
Аид.
(Brand X Music — Deadlands)
— На казнь! — провозгласил палач, распахивая двери камеры. Колпак на все лицо, прорези для глаз — сегодня он не будет сечь голову, но проводит узницу на утес.
Санара развернулся, сжал челюсти:
— Передай Триале, что я желаю провести полноценное дознание.
— Не положено. Распоряжением, выданным лично, мне приказано доставить ее на утес немедленно. Короли желают видеть казнь.
Он не успел. Хотел понять больше, но лишь запутался. Куда-то бесполезно ускользнули эти жалкие минуты. Он что-то узнал? Ничего.
Как получилось, что ему сообщили о ее приходе так поздно?
А девчонка, черт ее дери, уже прошагала к палачу, как к пришедшему забирать ее из школы папочке.
Короли сидели в отдалении на специально отведенной трибуне, которую никогда не ставили близко к утесу. Утром было тихо, но сейчас бесновался ветер; отблескивали стекла трех пар биноклей — для знати «шел спектакль».
— Читай целиком, — приказал Аид глашатаю, озвучивающему приговор. Обычно текст сокращали до пары предложений — ни к чему тратить время. Но тут Санара это самое оставшееся время растягивал, как резину, смотрел на девушку с опутанными веревкой запястьями и все пытался понять, кто она такая? Что она такое? Сумасшествием не пахнет, страхом тоже. Внутри словно зеркальная комната, в которой лишь его собственное отражение, а за зеркала он проникнуть не в состоянии. Пока. Его бы с ней на сутки…
— Вы понимаете, в чем именно вас обвиняют? — вещал занудный голос слева.
— Понимаю.
— Признаете свою вину?
— Признаю.
Она отвечала, подставив лицо солнцу, загорала. Готовилась, как ему виделось, отдыхать, а не к последнему в своей жизни полету.
— Вы имеете право на последнее желание. Хотите его озвучить?
— Хочу.
Человек — видел он. И не человек. Кто-то иной, очень сложный, очень гибкий и текучий. А этот насмешливый взгляд, снова направленный прямо на него. Он обескураживал, вводил в полнейшее заблуждение, заставлял Санару до скрежета в зубах хотеть остановить казнь. Но без вариантов — он не может помешать, не теперь, когда короли уже в наблюдателях. И силилось ощущение, что она каким-то непостижимым образом провела его. Посмеялась неслышно, довела его интерес, его азарт до максимума, а после помахала на прощание рукой.
— У меня вопрос к Судье.
— Я слушаю.
Его собственный голос тяжел и холоден, как ртуть. Ее — свободен и весел.
— Ты будешь по мне скучать?
Он не верил, что она задала ему именно этот вопрос, повергший его самого в полный от удивления вакуум, а стоящего рядом глашатая в изумление.
— Нет.
И не видел ничего — ни солнца, ни зелени, ни выступа следом за ней, — лишь глаза. Удивительные, теплые и прохладные, как летний ручей, отрешенные и в то же время по-детски заинтересованные.
— Врешь, будешь! — прошептали ее губы почти неслышно. — Просто сам еще об этом не знаешь.
«Встретимся позже». Этот посыл он уловил от нее уже в собственной черепной коробке.
Девчонка тем временем, не дожидаясь чужой «помощи», как балерина, на цыпочках зашагала к обрыву.
Он смотрел, как прилип, кипел изнутри. Должен был остановить время, все переиграть, но отчего-то временно забыл про мост, до последнего момента не верил в то, что она самостоятельно это сделает. Но узница, так и не назвавшая имени, перед самым обрывом развернулась к зрителям лицом, подмигнула Судье… и, не издав ни звука, шагнула вниз.
