Когда он пересажал восемнадцать министров, четырнадцать придворных, снял с должности двух советников и казнил почти три дюжины мелких чиновников, ему впервые позвонил король.
Разговор вышел опасливым, скомканным. Трубка подтверждала, что да, конечно, Санара имеет право почти что бесчинствовать, но не лучше ли достопочтенному Судье взять отпуск за счет казны с полным содержанием? С двойным?
Как сейчас, Аид помнил собственный кабинет, опустившуюся на замок ночь и жор, который от проявленной вседозволенности не утих, наоборот, усилился до критической отметки. С большой вероятностью дальше он постучал бы в Королевские врата, заявил бы о глобальной проверке придворных и за одни сутки вычистил бы штат целиком. Короли об этом догадывались. Конечно, Судья вправе… На то он и Верховный. Но лучше все-таки отдохнуть.
Они — трое жирняков — никогда не смотрели в его глаза. А он не мог этого требовать без веского повода, хотя иногда очень хотел.
Однако чувствовал — Болдин прав. Аид потерял чувство меры. Еще одна «некомфортная» для двора зачистка и ему самому назначат проверку вменяемости, которую он, с черным монстром внутри, у зеркала Справедливости не пройдет. Слишком большая сила, слишком мизерное понимание того, как ей управлять.
В трубку тем вечером он ответил, что на отпуск согласен.
Пить перестал совсем; на собственное отражение не смотрел — глаза слепили белым, как прожектора.
Народ по вечерам не выходил из домов еще восемь дней.
Ступивших на черный путь Судей, так называемых «съехавших», снимали конституционно — процесс сложный, неудобный.
Аид не хотел стать очередным. За всю историю островов Аддара такое случалось трижды, а он имел все шансы заполучить почетный четвертый номер. Ему нужно было научиться сдерживаться. Срочно.
И неизвестно, куда повернула бы его жизненная история, если бы одним из вечеров, в приступе злого бессилия, вновь терзаемый жаждой слепо карать, он максимально не удалил бы себя от людей и не поднялся бы на самый высокий в округе холм Мифос.
Мифос часто тонул в облаках, но тем вечером стояла на удивление тихая ясная погода. Океан как на ладони — гладь лазурной синевы, белая лента прибрежных волн, суетная суша. Здесь было спокойно и здесь же стояли Древние поющие ворота, к которым иногда приходили монахи — молились, испрашивали мысленных советов, подносили цветущие в монастырских садах оранжевые цветы Рикхи.
Их лепестки лежали и вокруг того бревна, на которое Санара присел. Что он искал здесь? Ответы, душевный покой? Сам не знал. Наверное, редкого для него покоя и тишины, минуты умиротворения, а может, прощался. Устал до непроходящей черноты в зрачках, до апатии в сердце. Не столько устал судить, сколько утомился жаждать судить…
И вздрогнул, когда несколько минут спустя обнаружил возле себя человека. Не старого и не молодого, в непривычной для столицы одежде — серебристом костюме из мягкой, чуть шуршащей ткани. Турист? Призрак? Нет, Ворота, конечно, при определенных обстоятельствах «пели», но призраков не испускали. Значит, идиот, потому что только идиот не узнал бы Санару по черной хламиде, которая к тому времени прочно приросла к его облику и прозрачной уже не делалась.
— Не можешь выйти из рабочего режима? Могу научить.
Аид отвык от простого к себе обращения. От обычного, как в детстве, тона, когда тебя звали на речку или просили купить молока, от фраз, не начинающихся со слов «Ваше Святейшество» или «Ваше благородство». От последней он особенно сильно зверел, потому что никогда — НИКОГДА, начиная с семнадцати, — не ощущал себя благородным.
— Ты кто такой? — спросил устало и недобро. Пока не поворачивался, знал, что этот миг станет для не вовремя попавшегося ему на пути дурака последним днем свободы.
— Я? — а в тоне собеседника ни тени страха. — Я тот, кто пришел сообщить тебе, что рядом — на расстоянии вытянутой руки — имеется еще один мир. И мне требуется в него Судья. Такой, как ты. Который мог бы мгновенно корректно оценивать ситуацию, выносить приговор, карать, если нужно. А то у нас там, знаешь ли, непаханое поле. Да и отряд… не полный.
Кажется, незнакомец улыбался.
Санара редко в своей жизни удивлялся. Не сделал этого и теперь — сейчас он повернется, увидит перед собой сумасшедшего, не догадавшегося вовремя убраться с пути, обрежет ему пару нитей, держащих лицевые мышцы и помогающих губам улыбаться…
Аид вздохнул. Без горечи, без сожаления — он не виноват. Тот, кто ему встречается, приводится на свидание самой Судьбой, иначе никак.
И повернулся.
А когда повернулся, понял, что смотрит в глаза Вечности.
Так он познакомился с Дрейком. Не удивился, когда начал вдруг жить на два мира, наоборот, испытал гигантское облегчение. Там, на Уровнях (*Больше о Мире Уровней — его обитателях и устройстве — можно прочитать в книге «Игра Реальностей. Дрейк»), он мог отдыхать, если требовалось, сколь угодно долго. И там же новый Начальник подарил ему уникальную возможность — создал в недрах Реактора, в Пантеоне Миражей, отдельный «черный» город. Город «грешников», город, населенный преступниками.
— Руби, казни, — пояснил человек без возраста. — Наслаждайся. Время не идет.
И Санара впервые ступил туда, куда мечтал — на «свою» территорию.
Там, на улицах, ничем не отличающихся для него от настоящих, Аид потерялся на неделю, может, на две. На месяц? Ему встречались палачи, убийцы, насильники, воры, грабители, самые настоящие нелюди… И он впервые целиком и полностью выпустил на свободу монстра. Рвал, жевал, четвертовал, выплевывал и вновь распахивал зубастую пасть. Он познал вдруг то, что хотел — полное внутреннее беззаконие и вседозволенность. Выносил такие меры наказания, от которых собственные волосы вставали дыбом, поражался собственной изобретательности, тут же изыскивал новую жертву, благо в черном городе их хватало. И они никогда не заканчивались.
Там, где не властвовали Короли, где ему не грозила проверка зеркалом, Санара провел много времени, очень много. Если бы кто-то однажды вывернул Пантеон наизнанку, улицы Лоррейна залили бы реки крови — багровые «винные» потоки в смеси с потрохами…
Когда он в конце концов вышел из Пантеона наружу, почти сумасшедший и — о, чудо! — насытившийся, его глаза впервые с момента семнадцатилетия не светились белым. Зеркало отражало чистые зелено-голубые зрачки, цвет которых он забыл.
Кабинет Дрейка он искал почти полчаса — не привык тогда еще к Реактору и его бесконечным коридорам, желал узнать, куда можно бросить «кости», передохнуть. А после уточнить, в роли кого его хотят видеть на Уровнях? Если еще хотят…
И испытал огромное облегчение, когда встретили его не настороженно, но как друга. Взглянули на прояснившиеся зрачки и удовлетворенно выдохнули:
— Ну наконец-то!
Из воспоминаний Санара вынырнул, как из долгого сна, вздрогнув. Очнулся сознанием, взглянул на фото Мики, убрал его в альбом.
