И все же в одном он был неправ — время на их стороне, но не на моей.
— Так как мне увидеться с Судьей?
Министр вздохнул. Сдался. Любым приключением, когда перестаешь быть в нем пешкой и превращаешься в главного героя, хочется наслаждаться. Неспешно проходить клетку за клеткой, биться с врагами, после честно праздновать у костра, глядя в небеса, полные звезд, предвкушать новый шаг и новый бой. Запивать все это роскошным сидром, сваренным из яблок собственного сада, обниматься, деля радость с женой, давать «пять» соратникам, строить новые планы…
Я его всего этого лишала. Что ж, иногда приходится ходить через десять клеток сразу.
— Наведаться к нему в замок?
А в тоне сомнение, неуверенность. Сам министр не хотел бы быть там гостем.
— Скучно, — качнула я головой. — Неэффектно.
— Не… что?
Он смотрел на меня круглыми глазами не моргая. Мне же пришла в голову чудесная идея.
— Скажите, а если я верну корону? Кто меня будет судить?
— Конечно же Санара! Дело передано ему, Короли жаждут крови. Постойте, а корона…
— Да, у меня.
Иннар три раза пытался захлопнуть рот, но его лицевые мышцы на пару секунд отказали:
— Скажите, а зачем вы ее взяли?
— Поносить.
Улыбалась я совсем по-девчачьи.
— Поносить?
— Ага.
— Просто…
— Да, просто. Значит, судить меня будет Санара? И спешно?
Будет торопиться на встречу со мной. Удивляться, почему вор пришел сам?! Мне нравилось!
— Он вас казнит! — Впервые на моей памяти министр разволновался.
— Он попробует.
— Он… Нова, вы едва ли понимаете, с кем на встречу собираетесь. И при таких условиях…
— Так гораздо эффектнее, да?
— Вы мыслите…
— …как сумасшедшая?
Иннар запнулся. Покраснел почти незаметно, будто от раздражения, на самом деле от смущения.
— Да. Извините.
— Просто я мыслю как человек, лишенный страха.
— Это… не одно и то же?
— Близко. Наверное. Но вы же хотите выяснить, на чьей стороне играет Судья?
Пирог мне завернули с собой. Сложили в пакет вместе с одноразовыми вилками и салфетками — не знали, как еще проявить заботу. Тепло. Из этого сада, из плетеного кресла не хотелось уходить — редкие люди умеют создавать такую атмосферу.
Иннар старался не выказывать беспокойства, но опасался того, что я больше не вернусь, что ход с возвращением короны крайне ошибочный, что лучше было бы не спеша…
— Я дам вам знать, когда появятся новости.
— Нам ждать, когда вы заглянете в гости? Трент передал, что у вас нет мобильного.
— Я его куплю, — я улыбнулась. Жаль, что не посмотрела дом, не прошлась по комнатам, не познакомилась с Кионом. Но все еще впереди. Встреча с Санарой важнее, она влекла меня к себе, как распахнутое жерло вулкана желающего погреться мотылька.
— Конечно, звоните. Сейчас запишу вам свой номер…
Мне передали вырванный из блокнота лист. Провожали вдвоем — Иннар и Майа.
Стояли они обнявшись.
*****
Замок Доур.
Аид.
(Fearless Motivation Instrumentals — Capacity [Epic Background Music])
Мыслей о том, почему в этом конкретном случае не выстраивается Мост Времени, он касался так часто, что они, как иероглифы на скалах Ардики под пальцами туристов, стерлись, потеряли выпуклость и объем.
Он сам не желает обратно? Опасается, что ситуация пойдет по тому же сценарию? Не хватает твердости намерения? Силы? Чего?
Глаза Мики со старой фотографии смеялись над Санарой, так ему казалось.
«Думал, что всемогущ? Предрек мне страдать? Страдай сам…»
Она не себе повесила в тот день камень на шею, а ему. И вот уже сколько лет он нес его не сгибаясь. Устал как собака, но ни единому человеку не признался бы в этом; Аид вообще никогда и никому не рассказывал эту гнетущую историю, ошибку молодости.
Как ему может не хватать силы, если уже тогда, когда его молодого отыскал Провидец, ее коэффициент превышал мощь коллег в два с половиной раза? А теперь в шесть. Хорошо, что с таким ее количеством он теперь не идет «вразнос», потому что это было бы страшно.
И это было страшно — тогда, давно…
Черная пасть раззявилась в нем вместе с появлением дара. И она — невидимая, но ненасытная, — постоянно хотела жрать, а точнее, судить. Карать, выносить приговоры, приводить их в исполнение. Она, как адская яма, не имеющая дна, всегда мечтала только о мести, и Санара опасался думать о том, что о мести она мечтала не всегда справедливой. Лишь бы летели в стороны руки, головы и кости, лишь бы работала мясорубка… А топливо — кровь.
Чем сильнее и старше становился Аид, тем сильнее бурлил в нем черный голод. Он не унимался, когда Санара ел, спал, ходил в туалет, думал о стороннем. Им, молодым Судьям в Школе Закона, объясняли методы объединения с собой, некоей гармонии, но в его конкретном случае они не работали — «жор» не унимался. Где-то внутри всегда имелась собственная тюрьма, выпусти из которой он монстра и окружающим несдобровать.
«Способ номер один — еда, — объясняли наставники, — не допускайте голода физического, чтобы не наступал моральный». Мимо. Секс? С ним у принципиального Санары, желающего, чтобы с ним занимались любовью, а не просто трахались, не задалось. Алкоголь?..
С алкоголем пришлось завязать. Потому что в тот единственный раз, когда он напился (ему было уже тридцать, и он верил, что научился полностью контролировать себя), он впервые пошел в настоящий разнос. Расслабившийся и безбашенный вскрыл вдруг внутреннюю клетку, решил — какого черта? Монстр желает жрать? Пусть подавится! Вокруг полно людей, они не безгрешны, пусть треклятый режет, рубит и властвует… Может, наконец, насытится.
И впервые вечером в окружении младших помощников вышел на улицы Энфоры.
До сих пор помнил — он не шел, парил. Ощущал себя черным богом, смотрел прохожим в глаза и мгновенно выносил вердикты. Ему, как другим Судьям, на это не требовалось времени. Хоть раз своровал? В тюрьму. Прелюбодействовал? На рудники. Сквернословил? На очистительные работы — на шхуны, галеры, в порты… Простой люд попрятался быстро, сообразил, что вечерами, когда открываются ворота Доура (а Санара к тому времени полноценно вступил в должность), на улицу выходить нельзя. И за одну неделю столица опустела, как при чуме, а Бедикен заполнился на добрые тридцать процентов.
Выпущенный на свободу зверь обратно в клетку не хотел, а Аид не желал терять ощущение полного безоговорочного могущества. Попрятался народ? Он стал наведываться в дома сам, неожиданно понял — чем богаче врата, тем грешнее поставивший их хозяин… А ему не смели не открывать.
