Я улыбнулась, стоя на полутемной лестничной площадке.
Кажется, динамики ждать до вечера не придется. Да и с кофе придется повременить.
(Two Steps From Hell — Exhumed)
Оказывается, в той комнате их было трое — двое мужчин и одна женщина.
И теперь они следовали за мной.
Я могла сделать, что угодно: исчезнуть прямо на их глазах, свернуть за угол и больше не найтись, отвести от себя взгляд, но вместо этого я шагала по улице намеренно неторопливо и изучала погоню. Сомнений в том, что их намерения относительно моей персоны, в отличие от светлого желания секретарши «познакомить меня с папой», вовсе не так радужны, не возникало.
Эти хотели «поговорить». На их территории, на их условиях, с «ними» в главной роли.
Я улыбалась.
Потому что это мой фильм, и мне слишком нравилась ведущая роль, чтобы вот так запросто отдавать ее кому-то еще.
Мужчине по центру около пятидесяти. Коротко стриженный, коренастый, жилистый и жесткий. Не слишком мускулистый, ненакачанный, но при этом большую часть жизни проведший не то в битвах, не то в тренировках перед боями. На голове столько шрамов, будто по ней потоптался пьяный медведь. В общем, опасный враг, будь я человеком.
Справа от него женщина: около сорока, брюнетка, есть пара лишних килограмм, красоту растеряла не всю. Волосы длинные, покрытые цветастой косынкой, повязанной на манер южных островитянок. Не то алхимик, не то целительница; на шее интересный медальон — круг со змеей внутри. Рабочая штука.
И хорошо, что мир я могла созерцать с любого ракурса и под любым углом, глаза на затылке мне для этого не требовались. Потому что я уже кувыркнулась в режим Элео, потому что уже смотрела на шагающих за спиной людей лампой фонарного столба, мимолетным взглядом пенсионера с собачкой, крашеной трубой облупившейся ограды, танцующей листвой вяза. Форма Элементала — «я есть все» и «я могу все» — слишком привлекательна, чтобы не нырять в нее при первой необходимости. Я, понятное дело, не удержалась. И теперь распластывалась по улицам жарой и ветром, растекалась потрескавшимся печеным асфальтом, смешивалась с запахами скошенной травы и мусорных баков, грелась на стенах домов неровной штукатуркой. Для преследователей, впрочем, ничего не изменилось: я — идущая впереди них обычная девушка, одетая в ситцевый костюм. Легкая и глупая мишень.
«Сейчас начнем».
Третий — парень едва за тридцать. Не то ученик «шрамированного», не то его заместитель. Жгучий брюнет со стянутым на затылке хвостом, короткой бородой, пронзительным взглядом и тату на запястье — наемник из Охров. С этими вообще шутки плохи, потому как огненный темперамент при отличной меткости и ловкости.
Ну как, мальчики и девочки, поиграем?
Что по тактике ведения войны требуется сделать в самом начале? Верно, вывести противника из равновесия. И я взялась за дело. Начала двоиться и троиться в их глазах, быть то прямо перед ними, то вдруг на соседней дорожке, возвращаться на место, казаться мороком.
Они видели странное: казалось бы, до меня всего двадцать шагов, но вот уже сорок. Куда делись их двадцать секунд сближения? Мгновенье назад я свернула за угол, и вот меня уже нигде нет. А спустя одно моргание я вновь иду вдоль стены кирпичного дома.
«Шрам» — так называть его было короче и удобней — периодически тер глаза, Брюнет подозрительно щурился, баба держалась за амулет.
«Он тебе не поможет».
Погоню я развела в стороны на шумной улице — им пришлось разойтись. Женщина заметила меня у фонтана, откуда я уходила в проулок Желтых Фонарей, наемник шагающей в сторону рынка, «шраму» я улыбалась, стоя в начале аллеи Грофоса.
Дальше почти полчаса легкого флирта, во время которого я мерещилась им в каждом втором окне, виделась в лице встречающихся на пути женщин, мелькала ситцевым костюмом так близко, но так далеко, иногда оказывалась вдруг за спиной.
И нарастающее в каждом из трех беспокойство я чувствовала булыжниками, на которые ступали их ноги, пыльными стеклами, в которых они пытались высмотреть мое лицо, солнечными лучами, касающимися вспотевшей кожи. А также вдыхала чужую растерянность, злость, страх, снова решимость, беспокойство от того, что «девка — морок», раздражение, откровенную к тридцатой минуте пустой беготни неприязнь… Они отвыкли за кем-то бегать, дело свое знали отлично, полагали, что задержать и поговорить — это так просто. Ошиблись.
С их разумом было что-то не так, и это сбивало уже полюбившуюся мне троицу с толку больше, чем что либо другое. Теперь они несмело ориентировались в пространстве, усомнились в четкости собственного восприятия, понимали, что имеют дело не с обычным человеком, а с кем-то… Кем-то, кого не могли объяснить.
К тридцать восьмой минуте бессмысленной гонки выдохлись не физически, но морально.
Вот тогда я и предстала перед ними в обожженном солнцепеком проулке, совершенно в этот час безлюдном и тихом. Узкие между домами проходы, прикрытые от солнца ставни, пытающееся улететь с веревок, хлопающее рукавами белье.
Соединившись, они стояли в том же составе и даже последовательности, лишь взгляды их изменились. Более меня с «папой» однозначно никто не желал знакомить. Даже близко к «папе» подпускать.
— Упс, поймали. Боюсь-боюсь, — проговорила я с отрешенным взглядом, который пугал их больше, чем моя ласковая улыбка. — Зачем гоняли бедную девушку по проулкам?
Не знаю, чего именно они ждали от меня, вероятно, чего-то мистического, чтобы, наконец, суметь идентифицировать, но здесь я вела себя как человек. Разве что совершенно незапыхавшийся и ненапуганный.
«Догнали». «Шрам» мысленно пытался передать женщине именно это слово, и та уловила приказ действовать. Прищурилась, плотнее сжала ладонью амулет — глаза змеи сверкнули. «Солнце», — подумал бы обычный человек, но амулет создавали древние Элео, и мою волю, будь я прежней Леа, он парализовал бы на «ура!». Однако мне новой, чтобы стряхнуть невидимые путы, понадобилась лишь доля секунды. Дальше я улыбнулась чуть шире, и руку женщины обожгло — змея под ее пальцами оплавилась.
— Ой, сломался…
В этом месте нужно было играть раскаяние, но у меня не вышло. И тогда среагировал наемник — не то обиделся за подругу, не то впервые почувствовал во мне настоящую угрозу, но пистолет из-за пояса выхватил молниеносно. Успел поднять его, даже прицелиться — не знал, что пуля пройдет сквозь меня, как сквозь облако, — начал давить спусковой крючок…
«Прыткий какой».
Он попал бы в цель, если бы по его руке не ударил «шрам», сочась гневом: «Что ты делаешь, идиот?!» Верно, а ведь я зачем-то была им нужна. Просвистело где-то в районе моих пальцев, дальше звук рикошета о мостовую, запах гари.
Я продолжала улыбаться. Пояснила спокойно:
— А ведь так я могу и обидеться.
На самом деле, даже если бы я расплющила их всех об асфальт, я бы не обиделась. Для обиды людям требуется причина в виде страха, гнетущее чувство «меня не любят и не ценят». Мне же на чужую нелюбовь было наплевать. Я, в отличие от большинства, ведущих себя как неопределенная функция, ощущала себя вполне сформированной и определенной.
