И впервые рассмотрел поразительный цвет ее глаз — насыщенный, но не темный. Смесь ореховой пасты, горного меда и топленого шоколада.
— С… тобой?
Она начинала понимать только теперь. Почему Санара провожал ее взглядом, почему смотрел так пристально, почему не приближался, когда она обнималась с друзьями. Прочитала все по его странному, до дрожи тяжелому, несмотря на летний цвет радужки, взгляду.
«Со мной». Он не стал повторять этого вслух. Вокруг прогорал мягкий розовый закат; за дальними воротами лениво блеяли козы, их хозяин чинил во дворе кирку — стучал по ней молотком.
«Я обеспечу. Дам тебе все. Больше».
— Н-н-нет… — Ей вспомнился Дорик. Там, в конце улицы, ее ждал образованный парень, закончивший самый престижный институт на Софосе. Ждало мясо на углях, приятная улыбка, понятные шутки, невесомые поцелуи (возможно, совместный переезд в столицу). Именно так она хотела перейти на новый этап — с тем, с кем легко, а вовсе не с тем, кто сейчас стоял напротив и ощущался все менее понятным, но все более сложным, даже пугающим. — Нет, извини.
Последнюю фразу она добавила уверенно, уже определившись. Один жених — «за», один жених — «против».
И Аид впервые отстраненно подумал — пустоголовая дура. Однако отстранился он от собственных чувств недостаточно, успел прочувствовать вкус затягивающей внутреннее небо обиды.
— Почему?
Все зря. Зря мечтал, зря представлял ее в объятьях, зря тянулся к ней. Она только что шлепками без каблуков, обутыми на босу ногу, растоптала нежный двулистный зародыш его первой любви. Который мог бы развернуться, пробить любую почву, зацвести так мощно, что боги бы позавидовали.
— Потому что я не брюнет?
Теперь он смотрел на нее без доброты. Королю нужна королева, а эта только что отмахнулась от короны, как от покрытой плесенью шапки.
— Да причем тут…
— А что «причем»?
Тон его голоса ощущался все темней и прохладней; Мика нервничала. Ей хотелось уйти.
— Просто… я люблю Дорика.
— Ты его не любишь. — Он не предполагал, он знал об этом. — И он никогда не будет любить тебя так, как я мог бы.
Это «мог бы» уже свидетельствовало о глубокой расселине в сердце, которую Аид только что заполучил. Она ощущалась дискомфортной и болезненной, она ему не нравилась. Впервые на горизонте заклубилась злость — не то на себя, выдумавшего несуществующий рай для двоих, не то на ту, которая оказалась оболочкой, а не девушкой его мечты.
Микаэла тоже покрылась защитными шипами.
— А может, я не хочу, как ты «мог бы». Я хочу, как он!
— Потому что любишь его?
Непонятные всполохи уже зародились в Санаре и теперь набирали мощь, как черные термоядерные процессы. Он сотни раз будет анализировать их в будущем, но именно в этот вечер он ошибочно считал, что так у всех выглядит гнев.
— Да, люблю. А что ты знаешь о любви?! Ты… ферд?
Если бы она тогда не добавила эту фразу и это слово, если бы просто развернулась и зашагала прочь, он бы стерпел. Но «ферд» означало изгой. Не просто изгой — отшельник, отринутый обществом по причине умственной неполноценности. Она это имела в виду. Полыхала взглядом: «Что ты можешь знать о любви, ты, который вечно сидел дома, когда другие гуляли и общались?! Недоумок. Выскочка с завышенной самооценкой!»
Этот ее взгляд решил все. Катализатор сработал.
— Страдай. — Произнес он тихо и очень жестко. Приговорил. Не знал, что в ту секунду его зрачки впервые полыхнули белым.
— Не буду! — взвилась Мика.
— Будешь. — Более никто не смел ему перечить. — Я посмотрю на твою любовь, когда Дорик вернется с охоты, пожранный степными волками. Когда будет стонать на твоих руках покалеченный. Я посмотрю, насколько хватит твоей… настоящей… к нему любви…
Гром и молния, сверкавшая в голове Санары, породили тьму. Черноту, желание, чтобы приговор обязательно сбылся. Скоро… Скоро… Очень скоро.
— Ты… трус! Чмо! — она убегала от него, напуганная. Больше не хотела ни мяса на углях, ни поцелуев. — Ты идиот!
Кричала и вытирала испуганные слезы.
А из глаз Аида, более не лазурных из-за произошедших в нем изменений, лился ровный белый свет.
То был день, когда он трансформировался в Судью.
*****
(April Rain — Violent Passion Surrogate)
Следующие двое суток, неспособный совладать с самим собой, он провел дома. Хотел бы некоторые вещи «развидеть», а некоторые детали «отознать», но та самая чернота, проснувшаяся в нем во время разговора с Микаэлой и похожая на ядовитое растение, пустила корни.
Тьма не отпускала. Она желала властвовать над миром и людишками, судить всех по заслугам, вершить справедливость. Желала выйти на улицу и смотреть всем в глаза, в души, а после жестоко карать — в мясо, на части.
Аид простил Мике нелюбовь. Но не мог простить другое: что тем разговором — своим отказом любить — она его изменила. Как-то. Чувствительность Аида вдруг взвизгнула и взлетела до критической отметки, клетки тела будто разделили ножом, а после вскрыли и вывернули наизнанку. Знай, смотри! И это «смотри» наделяло властью, которую он ненавидел, которую нехотя обожал, которая возбуждала. В то же время отчаянно желал вернуть все обратно и потому рвался на части.
Одного-единственного взгляда на отца хватило, чтобы понять — изменяет. Этот немолодой, набравший с годами вес поверх сильных мышц мужчина, бородатый и усталый, оказывается, смолоду любил живущую в соседнем поселке Кириену, но жениться на ней не смог, потому что не вовремя забеременела соседская девушка — Алайя, мать Санары. Отец вот уже сколько лет таился. Старался быть хорошим мужем и отцом, но раз в месяц, иногда чаще, встречался с замужней Кириеной, наслаждался их плотской близостью в полутемном хлеву за сараем. Говорил, что на рынок…
А мать… Тайно варила не только обычный сыр, но и «особый» — фитири, в который добавляла запрещенное к продаже галлюциногенное вещество. Последний тайно переправлялся повозками в столицу и продавался за большие деньги. Так вот откуда в их скромном доме несуразно аляповатые вещи: винтажная золотая лампа, две картины-подлинники Суфары, ковер с Улайского архипелага…
Он верил ей. Благочестивой, сдержанной, цельной, как ему раньше казалось. Старался быть похожим на нее, брал пример… Больше не брал. И не мог смотреть в глаза отцу, боялся, что осудит, что тьма снова возьмет над ним верх и возжелает выдать вердикт. Хорошо, если справедливый.
Без еды и воды днем. Взаперти.
Поесть Санара выходил ночью.
Теперь он знал обо всем. Стоило навести на видимый или невидимый объект луч внимания, и тьма, покрывающая оболочку, рассеивалась, как под лучом прожектора.
Знал, что Мика так и не подарила девственность Дорику, не смогла собраться с духом, сбилась в тот вечер с романтической волны. Что уговаривала его не ходить с деревенскими на охоту, что костьми ложилась у порога, пыталась заставить ее слушать, истерила. Что глухой к чужому мнению и самоуверенный Дорик этим утром с остальными на волков все-таки пошел, что час назад он вернулся в деревню окровавленный, на носилках. Принесли.
