У Санары дернулось веко. Он терпеть не мог «заговорщиц», они зачастую по хладнокровности превосходили серийных убийц, и смотреть им в глаза, все равно, что разглядывать помойную яму. Хорошо или плохо, что одна из таких попалась ему сегодня, когда он под влиянием грозового облака?
До конца коридора, где располагалась камера — следственный изолятор, еще оставалось добрых метров двадцать, а ор надзирателя, требующего признание, гулом отражался от стен.
— Или ты говоришь, где спрятал награбленное… — удар; чей-то стон, плевок на пол, — или Судья прикажет тебя повесить! Жить хочешь? Или сдохнуть?!
Еще один удар, после еще.
Тяжелую дверь к своим троим «подопечным» Санара открыл, поморщившись.
При его появлении разом притихли все: и заключенные, и надзиратели. Последние поспешно отступили к двери, как предписывал протокол, чтобы в поле зрения Судьи не попадало отвлекающих факторов. Собственно, его взгляда даже «свои» боялись настолько, что для возможности ретироваться подальше им не требовалось никакое предписание.
Тишина. Зловонная вонь из угла; несмелый звон цепей — мускулистый бородач потер ушибленную руку.
Его Санара «просветил» первым. Прищурился, приковал к себе взглядом, выхватил чужое сознание рентгеном. Итак, Кендрик Златоног, в прошлом Кендрик Исуду, обедневший рыбак. В пиратство подался из-за обиды на жизнь, привлекся мыслью о легких деньгах. Благодаря зычному голосу и мускулистому телосложению быстро выбился в лидеры, собрал команду, начал грабить. Уровень агрессии: сорок шесть, раскаяния — восемнадцать. Хоть не бессовестный.
Второй «клиент» — грязный и тощий, с прядями жидких вьющихся волос, свисающих вдоль узкого носатого лица — тот самый Отто — сводник и «крыса». Агрессии почти нет, но нет и раскаяния. Хитер и изворотлив, как старый лис…
— Может, отпустишь бабушку домой, милок?
— К Верховному Судье можно обращаться только «ваше почтение», карга! — рыкнул из-за спины надзиратель, но Аид, призывая к спокойствию, поднял руку.
— Подойди, — приказал коротко.
— Ноги не те, чтобы бегать, — ворчала Ида-заговорщица, поднимаясь, — хоть бы руку подал… Да и негоже пожилую женщину в тюрьме-то держать, не находишь?
Ее старое тряпье всего за сутки успело пропахнуть мочой — из следственной камеры без разрешения Аида никого не выпускали даже в туалет. Что в дополнение являлось неплохим средством давления на психику, выворачивающим мышление большинства за сутки наизнанку. Ему же приходилось терпеть.
Она шла к нему и щерилась, уверенная, что вскоре отправится домой.
— За что взяли-то? Ну, шептала стишок на погоду, али запрещается? Дождик-то не лишний, всходы лучше пойдут…
Рот щербатый, а бесцветные глаза бездушные, притворно-добрые, в глубине пустые. Седые длинные, причесанные пятерней волосы, лицо улыбчивое, но отталкивающее.
— Смотри на меня, — Санара уже заранее знал, что сейчас увидит то, что ему не понравится, но уклониться от выполнения собственных обязанностей не мог, да сегодня и не желал от них уклоняться.
— Смотрю, только чего смотреть-то?
Она не боялась его. И никого другого — ни черта, ни Бога, — потому что первое, что он вычислил, приковав ее взгляд к своему, это уровень скрытой агрессии в девяносто один процент — максимальный, какой он когда-либо читал за все годы работы.
Ему было противно все, что погрузившись в темную глубину чужого разума, он находил: она лепила домашние конфеты, добавляла туда дурман-приправу и раздавала соседским детям, отчего те чинили драки и досаждали родителям. Хихикала, когда те же самые дети приходили за новыми. Она резала чужие пальцы, капала кровью в стакан, осуществляла фальшивые привороты и потешалась над теми, к кому «суженные» не возвращались. Брала деньги за «полечить», но никогда не лечила, потому что не хотела и не умела этого делать, продавала слабительные порошки под видом средства от желудка, разливала на крыльце незнакомых людей масло в надежде, что те поскользнутся. И однажды взяла младенца-инвалида у растерянного папаши, не желавшего тратить жизнь на взращивание неполноценного отпрыска — пообещала, что вылечит и отправит в приют. Малодушный отец отправился врать плачущей жене, что ребенка украли — «ничего, мол, родим нового», а взятого за тридцать корон младенца Ида придушила подушкой…
Дальше он смотреть не мог. Мог. Но не стал.
Попросил тихо:
— Подойди ко мне, Ида.
«Ты не Ида. Ты гнида»
Обхватил старушечье лицо руками так плотно, будто собирался притянуть к себе и поцеловать, — старуха недоверчиво замерла, неспособная предположить, с какой стороны дует ветер.
— А доказательств-то и нет, — дыхнула на него зловонным дыханием. — Придется отпустить.
Санара понял, что сегодняшнее грозовое облако — это хорошо, что оно пришло вовремя. Не придется бороться с чернотой, можно ненадолго дать ей волю.
— Ты… не…
Она все поняла, увидела по его глазам слишком поздно.
То резкое движение, которое Санара совершил руками, походило на крен стенок огромной мясорубки — треск костей; свернутая седая голова повисла на бок — мертвая Ида кулем осела на пол.
Кто-то перекрестился; заскулил закрывший голову руками Отто. Не сдержал рвотный спазм новый услужливый помощник.
— Я скажу,… - теперь лепетал пират, и вся его внушительность разом улетучилась, — кого грабил, куда спрятал, все скажу…
Аид старался более ни на кого не смотреть. Если увидит любое дополнительное прегрешение сейчас, вынесет такой вердикт, что жизни не хватит расплатиться. Он просканировал главное: раскаяние Кендрика моментально выросло вдвое, у Отто добавилось в полтора раза — этого хватит.
Приказ отдал быстро и ровно:
— Златоног — в случае чистосердечного признания четыре года на руднике острова Риввал. Йенаусу назначить пять дней ямы, конфискацию имущества, и депортировать с Софоса без права на возвращение. Эту… убрать.
На труп он даже не стал смотреть. Ее давно надо было сжить со свету, жаль, что поздно.
— Помыть камеру.
Помощник вытер рот трясущейся ладонью и принялся исполнять указания; от Отто, который до сих пор не верил тому, что после увиденного остался жив, ощутимо несло жидким дерьмом. Обделался. Не он первый, не он последний.
Санара развернулся, толкнул тяжелую дверь и с облегчением вдохнул свежий воздух.
*****
Мир Уровней.
Уровень пятнадцать.
Белоснежный Лоррейн не пах морем. Он пах чистыми улицами, асфальтом, чуть влажным ветерком и молодой листвой деревьев, окружавших главное здание Комиссии по периметру. Портал в замке Доур программировался тремя выходами: домой, в особняк на улице Шалье, в раскинувшийся в длину на пару километров центральный парк и к «Реактору», куда Санара, принявший душ и переодевшийся еще на Аддаре, и предпочел переместиться.
