Мягкие руки обнимают за плечи.
— Девочка, поговори со мной…
Заглядываю в обеспокоенное лицо женщины. Черные глаза смотрят с теплотой, как-то уж очень по-матерински. В их глубине — бесконечное понимание.
Эйрин не нуждается в объяснениях, она все и так знает.
— Нечего говорить.
— Ты можешь написать заявление…
Смеюсь. Дико. Хохочу так, что уши закладывает и замолкаю так же резко.
— В лучшем случае меня упекут года на три за дачу ложных показаний.
Внезапно в своей наивности Эри кажется такой трогательной. Смотрю в родное лицо, частично скрытое в ночном полумраке. Полная женщина, несмотря ни на что, улыбчивая, с сединой, которая проглядывается в когда-то смоляных прядях, смотрит с надеждой. И на дне ее темных глаз плещется океан нерастраченной материнской любви и центром этого океана являюсь я.
Вспомнилось детское прозвище: “Мамочка Эйрин” — верная соратница, названная мать. Якорь, который столько времени удерживал, не давая утонуть.
Сколько заботы в этих влажных глазах, сколько самопожертвования.
Давным-давно, еще ребенком я обрела родного человека в лице этой женщины и теперь, когда годы начали брать свое, я понимаю, что настал мой черед становиться у руля нашего маленького кораблика и решать в какую сторону плыть…
Эри ведь сейчас жертвует всем и идет вслед за мной.
Там в нашем городке у нее была какая-никакая устоявшаяся жизнь, работа с мизерной зарплатой, знакомые, привычный быт.
И хотя условия были тяжелыми, но это была ее жизнь. Другой Эйрин не знала и сейчас лишалась всего к чему привыкла, теряла все, что имела.
Изучаю свою Пышку, вглядываюсь в черты и вижу бесконечную преданность в ее усталых черных глазах в уголках которых уже начали скапливаться морщинки. Теплая, ободряющая улыбка на губах и понимание. По сути, эта женщина — подпорка, держащая меня своей мощной фигурой, не дающая сломаться, ведь мне есть ради кого воевать.
Сколько всего хочется сказать в эти секунды. Как щемит сердце при взгляде в эти глаза, однако, именно сейчас мне нельзя расклеиваться.
Только вперед, не сворачивая. Назад дороги нет.
Позади — догорающие остатки прошлого, пепел и прах.
И вновь мысли скачут в разные стороны, перебрасывают меня в прошлое.
Вижу себя со стороны на выпускном Тайгера. Наивная, глупая, влюбленная девчонка в объятиях высокого, сильного, хладнокровного красавца.
Всего лишь танец, а для меня — полет в небесах, единение двух душ.
Кажется, что нет в этом безумном мире никого кроме Ястреба — хищной птицы и его глупой певчей птички, маленькой канарейки.
Первый танец. Первый поцелуй. Первый мужчина.
И сердце разбитое, вырванное из груди.
— Тай, ты участвуешь в нелегальных боях?
Острый взгляд и пауза. Затем резкое:
— Да, птичка.
Протягиваю дрожащие пальцы и с осторожностью ласкаю скульптурное лицо, изувеченное синяками и кровоподтеками.
— Ривз… Тотализатор! Туда идут, желая заработать…
Отнимаю руку от его горящей кожи, боясь навредить. Ловит мои пальцы и возвращает обратно:
— Продолжай, Канарейка. Чтобы получить твою нежность я готов быть битым сотни раз.
Протягивает ко мне сбитые в кровь пальцы, проводит по моим губам, заставляя их колоться в предвкушении поцелуя. Заставляет трепетать одним порочным взглядом.
— Я не понимаю тебя, Тай. Калечить себя просто так.
— Там я могу отпустить себя, выпустить то, что скрыто в глубине.
Отвожу взгляд и ощущаю жесткий захват, слышу лед интонаций.
— Может хочешь посмотреть рубилово, интересует что происходит в подобных притонах?
— Нет, Ривз. Не хочу. У меня психика слабая.
Опять теплота взгляда и улыбка разбитых губ.
— Не слабая, Адель. Просто ты свет, что струиться во тьме. Какой бы густой не был мрак, он отступает даже при самом крохотном лучике.
Обнимаю крепкое тело и целую шею. Мой изувеченный тигр, избитый и все равно сильный.
Глупая птичка тогда не поняла в какие именно игры любит играть Ястреб. Не осознала всей глубины порока, в который любил погружаться мой монстр…
Вглядываюсь в темноту за окном. Вижу только свое бледное отражение. Эри спит, положив голову мне на плечо, и я опираюсь щекой о жесткие мелкие кудряшки, стянутые в тугой пучок.
Прикрываю глаза и ощущаю, как зудит основание шеи с набитой татуировкой. Мой подарок от Гринвуда. Его пожелание легкой жизни.
Слезы текут, когда вспоминаю шебутного пацана в застиранных джинсах. Про таких говорят “парень из подворотни”. Вижу улыбку без шрама и озорной блеск ртутных глаз. Почти мужчина, закаленный в уличных склоках трущоб.
Тру шею и чувствую горечь утраты. Мой огненный мужчина. Моя несбывшаяся судьба… Дорогой друг, которого я пыталась полюбить. Однако, чтобы “любить” нужно иметь сердце…
Вспышка.
— Адик, почему я вечно должен за тобой бегать?! — веселый голос и блеск глаз.
— Так не беги, Гринвуд!
— Не могу, золотая девочка. Тянет к тебе, готов на край света за тобой топать, как привязанный…
— А ты развяжись!
Звонкий девичий смех и ответная улыбка парня с торчащими во все стороны волосами.
Нет больше прежней Адель.
Она умирала долго и мучительно, подыхала изнутри. Ее добивали и втаптывали в грязь, методично уничтожая все, что было…
Большой город — большие проблемы. Но они уже не пугают. Свой ад я уже прошла и нахлебалась вдоволь.
Насилие не сломало, оно разозлило. Появилось желание уцепиться и бороться.
В борьбе человек осознает себя. Понимает, чего стоит.
Глава 45
Родившись под счастливой звездой,
Постарайся достать ее с неба…
Зарисовка А. Гур
Допиваю горячий кипяток на завтрак. Пытаюсь обмануть желудок, который скручивает от голода, глотаю горькую слюну, прогоняя рвотный позыв.
Подхожу к помятой постели, руки трясутся, и я холодными пальцами прикасаюсь к сухому темному лбу. От понимания, что температура не спадает, меня накрывает. Глаза бегают по коморке, которую нам удалось снять в огромном мегаполисе. По сути — клоповник отнял у нас львиную часть скудных сбережений.
Взгляд останавливается на полупустой пачке Тайленола.
Отчаяние.
Эйрин температурит уже несколько дней. Страх за родного человека и безысходность. Внезапно женщина заходится тяжелым, свистящим кашлем, не просыпается.
