Пришел, все-таки. Как прознал непонятно. Отворачиваюсь. Сегодня забираю маму домой. Все правильно мне нужна помощь. Одна я ее на этаж не подниму.
Фил стоит за спиной. Чувствую исходящую от него бешенную энергетику. Воспринимаю его угрозой.
Молчит. Без слов дает понять, что я не одна в своей войне. Без вопросов позволяет в тишине маленькой палаты тихо скорбеть по утраченному и, готовится к предстоящему…
Глава 29
Мощная мужская фигура осторожно поднимается по лестницам. Ступаю в след и не могу унять громко стучащее, разрывающееся сердце. Смотрю, как завороженная на колеблющиеся длинные белоснежные волосы матери, которые откликаются волной при каждом шаге мужчины.
Гринвуд осторожно преодолевает ступеньки и останавливается у дверей нашей квартиры. Еще один матерый хищник на моем пути, аккуратно держит на руках хрупкую беловолосую женщину.
Зависаю от контраста и неправильности картинки.
Поворот головы в мою сторону и суровый взгляд исподлобья. Фил заставляет меня собраться без слов, дает безмолвную пощечину, призывает проявить всю мою выдержку.
Помогает. Опять.
Спохватываюсь и открываю дверь. Громадный мужик быстро проходит в квартиру, направляется в комнату и со всей бережностью и осторожностью кладет Ивет на кровать.
Подхожу, помогаю, поправляю подушку.
— Ма, все хорошо, — улыбаюсь.
— Это, кто вернулся?! — влетает в квартиру запыхавшаяся Эйрин. С порога радостно щебечет. Рассеивает тяжелую обстановку.
— Без тебя грустно совсем! Меня уже Агата замучила вопросами. Все хотят тебя увидеть. С работы девчонки обещали зайти на днях. Я уже устала их отгонять!
Пышка говорит без умолку, садиться на кровать и заглядывает матери в глаза.
Ивет все слышит, чувствует, понимает. Изредка говорит, но речь дается с трудом.
Смотрю, как Эри смуглой рукой расправляет одеяло и меня глючит, понимаю, что не могу находиться в этой комнате.
Нужно время. Нужно собраться. Тихо выскальзываю на кухню. Беру полотенце, прикрываю лицо и плачу. Глушу звуки и сотрясаюсь всем телом.
Мне надо играть роль. Изображать веселость, которой нет. Ивет тяжелее. Мать умна и все видит, но травмировать ее еще и моей подавленностью я не хочу. Клоунада нужна именно мне. Так легче справляться.
Всхлипываю.
Чувствую, как меня отрывают от пола, прижимают к литой груди, крепкие пальцы отнимают и отбрасывают материю в сторону.
Гринвуд держит меня на весу, прижимает к себе, оставляя ноги висеть в воздухе. Для него я вешу не более пушинки.
Поднимает лицо указательным пальцем, держит за подбородок. Взгляд тяжелый. Чистый свинец, давящий, пугающий. Смотрит в самую душу, считывает эмоции.
— Кончай истерить. — коротко и сухо.
Фил вообще сильно поменялся с момента нашей встречи на вокзале. Стал суровым, замкнутым и пугающим. В нем чувствуется что-то потустороннее, мертвое. Опускаю взгляд, опять смотрю на горло с мощным кадыком, прикрытым меткой.
Гладит меня по волосам, играет с прядками.
— Соберись.
Не многословен.
Шмыгаю носом и киваю. Иногда жесткое слово и оплеуха заставляют сразу прийти в себя.
Гринвуд меня отпускает. Отходит. Напряжен. Кажется, что сильно зол.
Без слов разворачивается и уходит.
А я сморю ему в след и не понимаю… ни себя, ни его…
Глава 30
Утро традиционно встречает головной болью и слабостью во всем теле. Иду в кухню, где во всю хозяйничает Эйрин. Она как-то незаметно переехала к нам. А я и рада.
Боюсь оставаться одна. В последний раз, когда дома никого не было у нас с Филом произошло непонятно что. Не хочу повторений.
— Адель, давай за стол. — замечает меня Эри и вмиг передо мной возникает тарелка с едой. — Ешь. Скоро костями звенеть будешь! — строгий взгляд и бравада, а на дне черных глаз беспокойство.
Беру вилку и ковыряюсь. Аппетита совсем нет. Тру лицо. Меня мучают страшные сны. Можно сказать я и не сплю вовсе, потому что в снах…
Отбрыкиваюсь от мыслей. Голова тяжелая. Веки с трудом размыкаются. Думаю, в моем случае нужно снотворное…
Еще немного подобных истязательств я просто не выдержу.
Откладываю прибор. Не могу заставить себя проглотить ни кусочка. Смотрю на свою пышечку и все-таки задаю наболевший вопрос:
— Почему ты мне не говорила, что у мамы постоянные приступы? Почему я это все узнала, когда болезнь прогрессировала? — удивляюсь насколько спокойным и безразличным, кажется, мой голос со стороны.
Эмоции выгорают, мозг начинает работать без перебоев, словно робот, я пытаюсь собрать всю картину произошедшего в едино. Понять могла ли я хоть как-то повлиять на ход событий.
Грузная женщина садиться напротив и тяжело вздыхает. Круглое добродушное лицо выглядит обеспокоенно. На дне глаз — материнское тепло.
Так получилось, что все свое сердце Эри отдала соседской девчонке. Не сложилось у нее когда-то. Семьи, как таковой нет.
— Твоя мать скрывала. Я поначалу даже не замечала, потом она отговаривалась усталостью. Сложно днями на пролет работать с иглой… Говорила, что просто перенапрягла зрение и все в том же духе.
Устала, гриппует и кучу всего еще. Я дура не приглядывалась…
Вздох и глаза полные слез.
— Что врачи?
— Врачи… — фыркаю и утыкаюсь в тарелку. — Все уже сказано. Благоприятного прогноза нет.
Эйрин в растерянности смотрит на меня, не понимая моей отчужденности. Я изменилась. Выгорела.
— Может, есть шансы? — спрашивает она, сложив руки в молебном жесте на груди.
— Нет. Никаких. Шансов.
Смотрю, как Эри всхлипывает, поднимается и отходит к плите. Стоит, опустив плечи, и вздрагивает. Плачет.
А у меня уже слез нет.
Она поворачивается, бросает больной взгляд, подходит и сгребает меня в своих теплых и мягких объятиях. Отвечаю, со всей силой, обнимаю, чувствуя подобие защищенности из далекого детства, когда я забиралась на колени к веселой пумпушечке-хохотушечке и пряталась от всех своих воображаемых монстров в теплых объятиях.
Нет этого больше. И спасения нет.
Я выросла. Жизнь учит, что монстры отнюдь не воображаемые. Они реальны и от них не спрятаться в объятиях любимого человека. Они поджидают, наносят удар исподтишка, бьют точно в цель, не промахиваясь и ломают хребет, вырвав его с корнем.
Я чувствую, как родные руки, пытаясь успокоить, гладят меня по голове.
