— Максим Викторович, — бледный охранник, которого я отправил следить за сыном, взмахивает рукой себе за спину и нервно сглатывает. — Ярик, он… я… там.
Тошнота подступает к горлу, а перед глазами яростная пелена. Я знал, мать его, что всё не может быть настолько хорошо. Слишком уж хорошо.
16. Инга
— Что. С моим. Сыном? Ты, блядь, можешь не блеять?!
У меня всё холодеет внутри, потому что… нет, всё хорошо. С Яриком не может случиться беда — только не с ним. Отказываюсь в это верить.
Охранник икает, стирает со лба густую испарину, а Максим наступает на него грозовым фронтом. Хочется крикнуть: “Спасайся, идиот, он убьёт тебя сейчас!”, но язык онемел, а горло будто кто-то держит крепко ледяными пальцами.
— Он упал! — выкрикивает охранник, а Максим хватает его за грудки. Хорошенько встряхивает, а я боюсь, что вот-вот прольётся кровь. — Максим Викторович, я на мгновение всего отвернулся. Он просто упал! На горку влез и упал, я ничего не успел сделать! Там не очень высоко было.
Максим матерится громко, толкает охранника и молча выскальзывает из кабинки. Я никогда не видела, чтобы люди так быстро бегали, честное слово. Отпихивает от себя каких-то людей, они пытаются ему что-то объяснить, только Максим сейчас точно не способен хоть что-то услышать.
Страшный он сейчас. Пугающе злой. Ярый.
Он спешит к сыну в игровую. Я бегу за ним, не думая о том, что, возможно, лишняя там. Что не имею права находиться рядом, но… мне очень нравится этот мальчишка и я искренне желаю ему добра.
— Мы вызвали скорую! Они уже едут! — кричит какая-то женщина, но Максим лишь отмахивается от её нервозности. На груди у неё бейджик, и я успеваю прочитать, что это — Ирина, администратор заведения. Мне даже жаль её немного, настолько жалобное у неё выражение лица.
А в голове шумит мысль: скорая! Скорая! Неужели всё настолько серьёзно?
— В сторону, мать вашу! — рычит Максим и отпихивает от себя каждого, кто потерял вдруг рассудок и решился полезть к нему с объяснениями или извинениями.
ЧП в игровой комнате престижного ресторана — вряд ли событие рядовое. Вокруг суета, шумные разговоры, крики — полный набор, присущий любой нештатной ситуации.
Я бегу следом. Держу в фокусе широкую спину Максима. Посылаю ему безмолвные просьбы и глупые обещания: всё будет хорошо, с ним всё будет хорошо. Успокойся, пожалуйста, держи себя в руках.
Детская игровая заполнена людьми. Аниматоры в ярких балахонах, с размалёванными “клоунскими” лицами охают и причитают. Совсем молоденькие, они напуганы невероятно. Работники ресторана, охранники Максима, какие-то зеваки — тут явно собрались все, кто только мог. Столпотворение, и спины людей загораживают Ярика.
Он плачет. Зовёт папу, маму. Ему больно, и от этого мой самоконтроль оглушительно лопается. Страшно. Но и радостно: он живой, а всё остальное можно исправить.
— Нога, — плачет Ярик, совсем жалобно плачет.
Моё сердце качает кровь с какой-то нечеловеческой скоростью, а в ушах шумит прибой.
— Сейчас, сынок, сейчас мы поедем в больницу.
— Больно.
— Понимаю. Скоро пройдёт.
— Разойдитесь, блин! — кричу, потому что слишком много посторонних, лишних, мешающий подойти к ребёнку. — В сторону!
Слушаются — возможно что-то в моём голосе их заставляет принять меня всерьёз. Просачиваюсь в образовавшийся просвет и замечаю бледного Ярика. Он лежит спиной на матах, неловко вывернув ногу, а глаза кого-то ищут. А потом находят. Меня.
— Ну как ты так, а? — присаживаюсь рядом на корточки, позабыв о том, что на мне всё такое новое и нарядное. Одежда, макияж, укладка — всё это мусор. Ерунда. Когда ребёнок в беде, мало что ещё имеет значение.
Ярик находит в себе силы и улыбается. Тянет ко мне руку. И к Максиму её тянет, и мы оба, будто сами вдруг стали маленькими, хватаем его ладошки.
Руки Максима дрожат. Не знаю, видит ли кто-то ещё это, отдаёт ли сам Максим себе отчёт, насколько ему сложно сейчас, но я протягиваю ладонь и касаюсь его напряжённого плеча. Всё будет хорошо, справимся.
Мы? Какие странные у меня мысли. Разве существуют какие-то там “мы”?
— Пожалуйста, дайте дорогу! — грубый окрик несётся от входа в игровую, и вскоре появляется бригада медиков.
Ярика укладывают на носилки, Максим обещает дирекции ресторана все казни египетские, своей охране — оторвать голову каждому, и идёт за врачами. Что мне делать? Идти следом? Но я ведь никто. Но и оставаться в стороне не получается.
Сердце бьётся в груди, пульс подскакивает. Давление тоже, но я стараюсь держать себя в руках.
— Мамочка, — всхлипывает Ярик, а Максим оборачивается и ищет меня глазами.
Находит, щурится и слабо улыбается.
На улице прохлада, а я только сейчас вспоминаю, что забыла внутри и сумку, и пальто. Но какая к чёрту разница?
— Залезай, — не то просит, не то приказывает, и я ныряю в распахнутую дверь скорой.
Максим устраивается рядом, а Ярик, лежащий на носилках, тянет к нам руки. Господи, какой он бледный, какой напуганный и растерянный. Несчастный. Обессиленный.
— Ты же у меня взрослый, да, сын? Держись.
— Больно, — хнычет Ярик и растирает слёзы по бледному личику кулаком. — Папа, мне отрежут ногу?
— Ногу тебе не отрежут, а язык я тебе оторву, если не перестанешь глупости говорить! — притворно гневается Максим, а Ярик начинает хихикать. Даже о боли забывает, о жалобах и тихонько посмеивается.
— Говорят, ничего критичного, — глухо сообщает мне на ухо Максим и крепче сжимает в своей кажущуюся крошечной ладошку Ярика. — Убью всех нахрен. Ресторан засужу. Камня на камне не оставлю.
— Не надо, — прошу и снова касаюсь его плеча. — Сейчас ведь главное — ребёнок.
— Всегда главное ребёнок, потому и поубиваю всех причастных.
— Это же фигура речи?
— Вероятно.
В частной клинике “Гиппократ”, куда нас с мигалками привезла мобильная бригада, Ярика мигом отволокли на рентген. А нас с Максимом заставили ждать в коридоре. Ненавижу ожидания, они выматывают и убивают.
Максим меряет тяжёлыми шагами узкое пространство, на меня не смотрит, полностью поглощённый тёмными мыслями.
— Макс, послушай меня. Всё обойдётся. Ты же слышал, что врачи сказали?
— Инга, я тебя слышу, — кивает и останавливается у стены. Упирается в неё руками, опускает голову и кажется сейчас чернее тучи. Лучше не трогать, наверное.
Усаживаюсь в ярко-жёлтое кресло, складываю руки на коленях, замираю. Время тянется медленно, а я всё жду, что сейчас Ярик заплачет, будет снова звать маму и папу, но за дверью тишина.
