— Ты спятил? — Шпаликов даже остановился. — Какой такой позитив?! Ты понимаешь, что такое дома сидеть?! Что я буду делать — судоку разгадывать? Кроссворды решать? Червей копать, уходить рано утром с удочками, а потом в гаражи с ребятами водки выпить и домой с купленной рыбой?! Мне к людям хочется, работать хочется, того самого хочется — «в пургу и зной что-нибудь строить, прокладывать, монтировать». Твои же слова! А ты про позитив. Что ты вообще понимаешь в позитиве? Я вот однажды в Уренгое трубы тащил. Сам. Приехал, а там у них коллапс. А я с проверкой. А они ни фига не могут. Так вот я машины добыл, трубы добыл и сам их доставил. Давно, правда, это было. Но до сих пор помню это ощущение. Там знаешь, какие морозы! И вообще что ты привязался к этому позитиву!
Шпаликов остановился, перевел дух. Прохожие, которые слышали его вопли, бочком проскочили мимо них.
— Чего это вы кричите? — улыбнулся Федотов. Перед ним был просто пожилой человек, и его манера общаться больше не пугала и не обижала Олега.
— Да я за такие советы и в глаз могу заехать! — заорал Шпаликов. — Не веришь? Да запросто! Я вообще не люблю дураков, дармоедов и пустую болтовню! А ты про позитив, словно недоумок какой. Ты лучше завтра ко мне приезжай в офис. Я тебя на свое место посажу. Хватит тебе штаны свои дорогие в школе протирать.
— А что это они дорогие?! — почему-то обиделся Федотов. — Они обычные. Средние.
— Короче. Завтра в десять утра. В моем кабинете. Документы прихвати. Будешь теперь строить, прокладывать, монтировать. В пургу и в зной. И попробуй только откажись! Переводом оформлять буду. Из твоей школы. Вот смеху в кадрах будет! Ну ничего, пусть хоть уржутся!
С этими словами Шпаликов исчез в дверях метро, оставив Федотова в полном остолбенении.
Эпилог
Соломатина сообщила родителям о том, что они с Олегом разошлись.
— Как?! Почему?! — восклицали те наперебой. — У вас же ребенок!
В этот момент ребенок подал голос из кухни — у него закончилось печенье.
— Мама, так получилось. И я больше ничего не хочу про него знать.
— Да ты толком скажи. Что такого можно было совершить, чтобы выставить человека с вещами за дверь!
— Это наше дело. Вас не касается.
— Конечно, не наше. Ведь именно нам придется сидеть с дитем, пока ты по миру будешь мотаться…
— Папа, я должна сама обеспечивать свою семью. Я хорошо зарабатываю. Пока у меня еще «летный» возраст. И потом я буду Степку забирать сразу после рейса.
— Знаем мы, как это вы делаете — сбагрите ребенка. Наобещаете, а потом вас и не увидишь вовсе! — продолжал бушевать отец. Мать дергала мужа за штанину. Перспектива сидеть со Степаном радовала обоих, но вот дочь, которая выгнала такого замечательного зятя, волновала чрезвычайно.
Возмущенный дед отправился к внуку на кухню, а мать жалобно посмотрела на дочь.
— Инночка, пожалуйста, скажи, в чем дело? Он же такой хороший, такой положительный. Инна, он же тебя так любил! В Степке души не чаял! Квартиру добыл, за нее платил, работал как вол, добрый, спокойный, ласковый.
Соломатина нервно дернулась — она не могла слышать эти дифирамбы в адрес мужа. Тем более что практически все соответствовало действительности.
— Мама, я тебе обязательно все расскажу, но не сейчас. Потом. Позже. Когда сама во всем разберусь. Может, я зря так поступила. Но уже все случилось. Мам, побудете со Степаном? Ты же понимаешь, мне обязательно надо работать.
— Побудем, — вздохнула мать, — когда ты улетаешь?
— Завтра. Утром. Вернусь через четыре дня. Видишь, это же не очень долго, — Соломатина поцеловала мать и пошла к двери.
— Дочка, а он звонит тебе? — вдруг спросила мать.
Соломатина оглянулась. Взгляд у нее был затравленный, жалкий.
— Нет, мам, не звонит. Он и не будет больше звонить. Никогда. Он такой.
Инна вышла на улицу. Завтра она улетала в свой первый после рождения сына рейс. Вот уже месяц прошел, как она побывала на работе и сказала о своем возвращении. Она прошла все медкомиссии, принесла все справки и, к радости подруги Вари, была зачислена в прежний экипаж.
— Я не знаю, что там у вас произошло, — сказал Варя Мезенцева, — но я так рада, что ты будешь рядом.
Соломатина тоже была рада подруге. Обо всех подробностях расставания с Федотовым она могла рассказать только ей. Варя слушала внимательно, не перебивая и не задавая вопросов. А выслушав, ничего не сказала и не посоветовала. Соломатина вопросительно посмотрела на подругу:
— Я была не права?
Варя вздохнула:
— Ну кто же знает. Инна, выходи на работу. Сидя дома, ты себе только хуже делаешь.
— А как же Степка?
— Бабушка, садик, няня, — спокойно сказала Варя, — поверь, сейчас ты только изводишь себя, а потом это будет сказываться на сыне. И потом, деньги же тебе нужны? Надо быть независимой. На всякий случай. Сына еще растить надо, учить.
Соломатина послушалась Варю, с нетерпением ожидала рейса и удивлялась тому, как теперь изменилась ее жизнь. Все было в ней так, да не так. Ровно в назначенный срок на карточку поступили деньги — об этом оповестило эсэмэс в телефоне. Так было и раньше, когда они жили с Олегом, — тот переводил деньги Инне на карту. Привезли кулер с водой — она тоже была уже оплачена. Инна собиралась заплатить за занятия с логопедом — Степке плохо давались «л» и «в», но та сказала, что деньги уже поступили.
— Олег Игоревич уже все оплатил, — улыбнулась врач, а Соломатина так растерялась, что ничего не ответила. Так же было и с уроками рисования и бассейном. Соломатина все ждала, что муж позвонит, хоть что-нибудь спросит, упрекнет, выльет обиду, поругается, наконец, наорет на нее. Но Федотов не звонил. Он словно исчез в тот вечер, и больше она о нем ничего не слышала. Только однажды Варя с таинственным видом прибежала к ней и проговорила:
— Федотов уволился из школы. Он теперь большой начальник. Каким-то нефтяным строительством занимается. И в Сибири бывает чаще, чем в Москве.
Варя сунула под нос распечатку статьи с интервью, в котором журналистка расспрашивала Олега о его работе и планах. Была и фотография Федотова. Инна посмотрела на нее и расплакалась.
— Ну позвони же ему! Степан растет! — в сердцах сказала Варя.
— Не позвоню. Когда я его выгнала, он был учителем. А теперь, когда он стал таким начальником, я ему звонить буду. Что он подумает?!
Мезенцева поджала губы.
— Я не знаю, что подумает он. Но я думаю, что ты, Инна, дура.
Инна не позвонила мужу. Так они и жили. В одном городе. Два человека, которые любили друг друга, стремились быть вместе, жили счастливо, родили сына, а расстались в один миг, молча, не сказав друг другу ни единого слова. Они молчали. И за молчанием таились воспоминания, тоска и надежда. А еще в этом городе жил маленький мальчик Степан. Родители любили его, но не догадывались, что мальчик уже многое понимает и ждет, что когда-нибудь откроется дверь и на пороге появится его папа.
