Час был ранний. Зрителей было немного. Три тетки пенсионного возраста да две молодые мамаши с колясками. Эти пятеро сидели на одной длинной скамейке аккурат против Дворца бракосочетания и внимательно наблюдали за происходящим. А на высокой лестнице стояла худенькая невеста в нежно-голубом костюме, с букетиком ландышей и с кружевной накидкой на пышных волосах. Именно эта накидка и вызывала живейший интерес.
— Брюссельские кружева, — с видом знатока произнесла одна из мамаш, — я такие хотела, да дорого очень.
— Фи! — сказала вторая. — Что ж тут дорогого?! Кусочек в полметра!
— Дорого! — упрямо повторила первая, видимо, вспоминая свою свадьбу.
— Красивая невеста, но не молодая уже, — проговорила одна из пенсионерок.
— Это ты не молодая уже, — оборвала ее другая, — тоже мне… Хороша девка. Очень хороша. И фата красивая, богатая.
Третья пенсионерка ничего не сказала. Она внимательно смотрела, как из подъехавшей машины вышел статный красивый мужчина. Вышел и стал подниматься по ступенькам.
— Батюшки, — выдохнули тут все зрительницы, — хромой. Калека. С палочкой!
— Может, временно? Ну, типа, шел-шел, ногу ударил о камень, — вслух предположила молодая мамаша.
— Нет, давно такой, видишь, как ловко он с этим костылем управляется, — сказала одна из пенсионерок.
— И ведь полюбила! — обрадовалась вторая мамаша. — Полюбила! Вот, я всегда говорила, что полюбить любого можно! Понимаешь, любого!!!
— Ой, да ладно! Скажешь тоже, любого! Этот, наверное, богатый. А она — бедная, — отмахнулась первая мамаша.
— Смотрите, смотрите, как она рада ему! А это ее родители… А его где?
Группа людей на высоком крыльце Дворца бракосочетания заволновалась, заколыхалась и стала просачиваться в широкие двери.
Наконец исчез последний приглашенный. Зрительницы посидели еще немного, посплетничали об увиденном и стали потихоньку расходиться.
Часть первая
Преддверие жизни
Глава первая
Про прошлую жизнь и кружевную фату
Как это было? Инна задумалась. И вспомнила тот день, когда Олег Федотов встретил ее в Шереметьево. Мелочи, детали уже забылись — все же почти два года прошло. Но главное — чувство радости осталось. Когда Соломатина увидела Олега, она вдруг поняла, что все это время жила ради этого момента. Инна помнила, как в щегольской летной форме вышла из служебного входа аэропорта Шереметьево, как стучали ее каблучки, как чуть позади плелась Варя. Потом от толпы встречающих отделился Федотов. Он шел быстро, помогая себе тростью.
— Это он? — вдруг в спину ей спросила Варя. — Это тот, которого вы любили, и тот, чей звонок вы прождали всю жизнь?
— Да, это он, — тихо ответила Соломатина.
— Ну и дура вы, Инночка, — непочтительно проговорила Варя. — Вы бы всю жизнь могли прождать. И не дождаться. Понимать же надо…
И Соломатина не рассердилась на эту резкость. Соломатина легко согласилась. «Да, я была дурой! Кто же спорит?!» Инна помнила, как, улыбаясь, смотрела на приближающегося Федотова. А сердце ушло в пятки.
— Привет, — сказал Федотов и обнял Инну.
— Знаешь, я никуда тебя не отпущу. Вот хоть тресни ты на этом месте! — ответила тогда Соломатина.
Инна точно помнила эти свои слова. Сейчас, выбирая платье и фату, она повторила эти слова. «Не отпущу! Никуда его не отпущу. Что я, зря все это время ждала?» — сказала она сама себе и повернулась к продавщице.
— Вот эти. Эти кружева для фаты.
— О да, — улыбнулась та, — они очень красивые.
Впрочем, платье и фата — это были приятные итоги. Этим итогам предшествовали сложные разговоры и еще более сложные поступки.
Тогда, в Шереметьево, они сначала пили кофе в местом баре, разговаривали о пустяках, о том, какое впечатление произвел Осло, какая там погода, как прошел полет.
— Слушай, я так и не привык к мысли, что ты стала стюардессой. Вот уж виражи так виражи!
— Олег, это временно, хотя и очень нравится. Я собираю материал для научной работы. Меня интересует психология в условиях постоянного стресса.
— А перелеты для профессионала — это стресс?
— Любая перемена привычной среды обитания — стресс. Что небо, что вода, что горы.
— То есть ты добровольно, ради науки, так сказать… — улыбнулся Федотов.
— Да, добровольно, ради науки… Я и летать научилась ради науки.
— Ты летаешь? Как летчик?
— Да, у меня лицензия есть.
— Господи, Инна! — развел руками Олег и тут же добавил: — Впрочем, все ожидаемо.
— Что ты хочешь сказать?
— Я же тебя помню той Инной, которая пришла волонтером в больницу, опекала меня и однажды не подала мне костыль.
— Я сделала это специально. Ради тебя.
— Это было жестоко. Я ненавидел тебя. Ты мне казалась злобной стервой. А еще — маленькой карьеристкой. Такие в школах бывают.
— А когда ты понял, что я не такая?
— Позже. Когда меня выписали. Когда вернулся в интернат. Я о тебе думал все время. И зауважал за то, что тебе хватило духу так вести себя. Ты не жалела меня. Для этого нужен характер. И вот сейчас он еще раз проявился.
— Ты захвалишь меня. Я сделала много ошибок в этой жизни.
— А кто их не сделал? И я тоже ошибался.
— Кстати, — закашлялась Соломатина, — ты не удивился, что я позвонила из Осло?
— Нет. Я ждал твоего звонка.
— Что? Так вот и ждал? Буквально каждый день? А сам между тем после нашей встречи в Озерске ни разу не объявился!
Федотов молча улыбался. Соломатина смутилась. Она опять вспомнила слова своей напарницы Вари: «Ну и дура вы, Инночка. Вы всю жизнь могли прождать. Понимать же надо!..»
— Федотов! — решительно начала Соломатина. — Федотов! Понимаешь, я хочу сказать, что я хочу выйти за тебя замуж. Стоп! Не перебивай…
— Да я не перебиваю, — посмеивался Федотов.
— И хорошо. Иначе я никогда тебе этого не скажу. Олег, вот нам с тобой уже за тридцать… не будем уточнять, как далеко.
— Мне так уже тридцать шесть, — рассмеялся Федотов, — если я ничего не путаю.
Соломатина посмотрела на него строго:
— Не перебивай. Я собьюсь с мысли.
