Полиция сфотографировала вырезанное стекло, осмотрела следы на веранде и в саду, наследила в гостиной и даже кое-где рассыпала порошок для снятия отпечатков пальцев.
Записка вызвала недоумение.
— Она была к чему-то приколота, — заметил детектив. — Где вы ее нашли?
— Прямо здесь, у камина. — Ответ был достаточно близок к истине.
Репортер — он работал в «Трибюн» — попросил разрешения взглянуть на записку.
— Я бы не хотела предавать ее гласности, — начала Пэт, но тот уже завладел листком.
— А что значит «последнее предупреждение»? — спросил детектив. — Вы получали и другие?
Опустив упоминание об «этом доме», Пэт рассказала о двух телефонных звонках и о послании, которое обнаружила в первый вечер под дверью.
— Здесь нет подписи, — констатировал детектив. — Где другая записка?
— Та тоже была не подписана. Я ее не сохранила.
— Но по телефону он назвался карающим ангелом?
— Он сказал: «Я ангел милосердия, избавления, карающий ангел», — что-то вроде этого.
— Похоже, совсем чокнутый, — прокомментировал детектив и впился в нее пронзительным взглядом. — Занятно, что он взял на себя труд вломиться в дом. Почему просто не сунул конверт под дверь, как в прошлый раз?
Пэт не ответила — она в смятении наблюдала за репортером, что-то строчащим в блокноте.
Наконец полиция удалилась. Все поверхности в гостиной были в пятнах светлого порошка; двери на веранду намертво закрепили проволокой, чтобы их нельзя было открыть, пока не вставили новое стекло.
О сне теперь не хотелось даже думать, и Пэт решила навести порядок в гостиной. Она старательно пылесосила ковер, но никак не могла избавиться от воспоминания об искаженном лице тряпичной куклы.
Девочка вбежала в комнату... и споткнулась... Девочка упала на что-то мягкое, и ее руки коснулись чего-то мокрого и липкого... Она посмотрела вверх и увидела...
«Что я увидела? — ожесточенно спрашивала себя Пэт. — Что я тогда увидела?!»
Ее руки без участия сознания стирали жирный порошок, полировали замшевой тряпицей темное дерево столов, приподнимали антикварные безделушки, отодвигали стулья...
Что же я увидела?
Она начала расставлять мебель по местам. Нет, не так, этот столик нужно поставить в простенок, лампу — на рояль, а кресло-качалку возле французского окна.
Только закончив, она поняла, что делает.
Кресло-качалка. Грузчики поставили его слишком близко к роялю.
Она бежала по коридору и пронзительно кричала: «Папочка, папочка!..» Она споткнулась о тело матери. Мать истекала кровью. Она посмотрела вверх, а потом...
А потом — темнота...
Было уже почти три часа. Пэт больше ни о чем не могла думать. Она чувствовала себя совершенно измученной, нога разболелась. Сейчас ее хромота бросилась бы в глаза каждому. Пэт отнесла пылесос на место и потащилась наверх, в спальню.
* * *
В восемь утра ее разбудил телефонный звонок. Это был Лютер Пелхэм. Даже спросонья Пэт поняла, что он в ярости.
— Пэт, я так понял, что к вам кто-то влез прошлой ночью. У вас все в порядке?
Она несколько раз зажмурила и быстро открыла глаза, пытаясь стряхнуть остатки тяжелого сна.
— Да.
— Вы сделали первую страницу сегодняшней «Трибюн». А каков заголовок! «Жизнь телеведущей под угрозой». Позвольте зачитать вам первый абзац: "После серии странных угроз, полученных известной тележурналисткой Патрицией Треймор за последние две недели, произошло вторжение в ее джорджтаунский дом. Угрозы были связаны с ее работой над документальной программой «Сенатор Абигайль Дженнингс. Биографический очерк». Передача должна выйти в следующую среду, ее готовит студия кабельного телевидения «Потомак».
Как раз такая реклама сейчас необходима Абигайль!
— Сожалею, — пробормотала Пэт. — Я пыталась не допустить репортера к записке.
— А вам не пришло в голову позвонить вместо полиции мне? Честно говоря, я считал вас более сообразительной, чем вы оказались этой ночью. Мы могли нанять частных детективов, охранника, который присматривал бы за вашим домом. Угрожал-то, наверное, какой-то чокнутый, а теперь весь Вашингтон сгорает от любопытства: кто и почему так ненавидит Абигайль?
Он прав, подумала Пэт и повторила:
— Сожалею. Но когда вы обнаруживаете, что у вас в доме побывал какой-то псих, и опасаетесь, что он спрятался в шести футах от вас, на веранде, то, по-моему, звонок в полицию — вполне естественная реакция.
— Ладно, бесполезно обсуждать это, пока мы не определили размер ущерба. Вы видели фильмы Абигайль?
— Да, и отобрала несколько чудесных кусков для монтажа.
— Вы не говорили Абигайль о поездке в Эйпл-Джанкшен?
— Нет.
— Думаю, если вы все-таки достаточно сообразительны, то вообще не скажете ей об этом! Хватит с нее и того, что случилось с вами!
Не попрощавшись, Пелхэм бросил трубку.
* * *
По давно укоренившейся привычке Артур ежедневно ровно в восемь шел в булочную за горячими рогаликами, а на обратном пути покупал газету. Но сегодня он поступил наоборот. Ему так не терпелось узнать, есть ли в газете что-нибудь о взломе, что сначала он направился к газетному киоску.
Есть — и на самой первой странице! Он прочел сообщение, наслаждаясь каждой фразой, потом нахмурился. Репортер ни словом не обмолвился о тряпичной кукле Энн. По замыслу Артура, кукла должна была послужить и напоминанием о насилии, совершенном в этом же доме, и предостережением, что оно может повториться.
Он купил два рогалика с маком и направился обратно, к покосившемуся дому в трех кварталах от булочной, и поднялся в свою мрачную квартиру на втором этаже. Всего в полумиле отсюда проходила Кинг-стрит с дорогими ресторанами и роскошными магазинами, но этот район был убогим и запущенным.
Дверь в спальню Глории была открыта, и Артур заметил, что она уже одета в ярко-красный свитер и джинсы. Недавно у нее появилась новая приятельница — бесстыжая девица; она учила Глорию пользоваться косметикой и даже уговорила ее остричь волосы.
Глория не повернулась, хотя наверняка слышала, что кто-то вошел. Артур вздохнул: в последнее время Глория от него отдалилась, замкнулась в себе, а иногда даже проявляла нетерпение, когда он обращался к ней. Вот, например, вчера вечером он начал рассказывать, что старой миссис Родригес трудно глотать лекарства, и ему, Артуру, приходится растирать таблетки, а потом давать ей немного хлеба, чтобы перебить горечь. Не дослушав, Глория перебила его: «Отец, можем мы хоть раз в жизни поговорить о чем-нибудь, кроме дома для престарелых?» А потом ушла в кино с кем-то из девушек с работы.
