Нив знала, что у Це-Це очень острый глаз на разные мелочи. «Хорошо, — сказала она, — Давай начнем с записки. Он уже оставлял такое когда-нибудь раньше?»
Це-Це энергично встряхнула локонами — она снова была в образе служанки-шведки: «Никогда».
Нив подошла к шкафу и распахнула дверцы. Перебирая вешалку за вешалкой, она изучала заново его содержимое, желая обнаружить, какое же пальто отсутствует. Но все были на месте: соболь, куница, кашемировое, манто, «Барберри», кожаное, плащ с капюшоном. Заметив удивленное лицо Це-Це, Нив объяснила ей свои действия.
Це-Це только подтвердила подозрения: «Этель постоянно твердила мне, что перестала покупать случайные вещи с тех пор, как стала одеваться у тебя. Ты абсолютно права. Других пальто не могло быть».
Нив закрыла шкаф. «Мне совсем не доставляет удовольствия вынюхивать здесь, но это необходимо. Этель всегда держит маленькую записную книжку в сумочке, но я уверена, что где-то должен быть ежедневник побольше».
«Да, — отозвалась Це-Це, — он на письменном столе».
Блокнот с записями о разных встречах и предстоящих делах лежал рядом со стопкой почты. Нив открыла его. На каждый день, включая декабрь прошлого года, отдельный листок. Перелистав странички, Нив остановилась на «31 марта». Твердым почерком Этель было написано: "Попросить Дуга забрать одежду из «Нив Плейс». Пометка «3 часа» была обведена кружком. Далее следовала еще одна запись: «Дуг в квартире».
Це-Це заглянула Нив через плечо. «Выходит, он не врал». Утреннее солнце осветило комнату, но тут же туча закрыла его. Це-Це поежилась: «Честное слово, Нив, эта квартира начинает меня пугать».
Не отвечая, Нив перелистнула странички. Апрель. Из записей было очевидно, что Этель планировала побывать на огромном количестве встреч, коктейлей, обедов, но потом все это было перечеркнуто, а на листке «1 апреля» стояла запись: «Исследования. Работать над книгой».
"Этель отменила все встречи. Она планировала скрыться от всего и работать, " — пробормотала Нив.
«Но могла же она уехать на день раньше?» — предположила Це-Це.
«Теоретически могла». — Нив начала листать блокнот в обратном порядке. Последняя неделя марта была исписана именами известных дизайнеров: Нина Кокран, Гордон Стюбер, Виктор Коста, Рональд Альтерн, Регина Мавис, Энтони делла Сальва, Кара Поттер. «Она не могла увидеться со всеми этими людьми, — сказала Нив. — Я думаю, что она звонила, чтобы подтвердить разрешение упомянуть их имена в своей статье». Девушка указала на первую запись 30 марта, четверг: "Срок сдачи статьи для «Контемпорари Вумен».
Бегло пробежав глазами первые три месяца года, обратив внимание, что Этель наспех вносила также стоимость такси и чаевые, записи об обедах, ланчах и собраниях, а также заметки типа: «Неплохое интервью, но с ним надо быть пунктуальной... Карлос — новый метрдотель в Ла Син... Не пользоваться „Валет“ — лимузином — машина воняет, как завод в Эйрвике...»
Записи сделаны отрывочно и беспорядочно, а цифры зачастую были перечеркнуты и исправлены. Помимо всего прочего, у Этель явно прослеживалась мания рисовать квадратики, треугольнички, сердечки и спиральки, ими были исчирканы все страницы блокнота.
Ежедневник случайно раскрылся на 22 декабря, дне, когда Нив и Майлс устраивали прием по случаю Рождества. Для Этель это событие, несомненно, имело значение. Имя Нив и ее адрес были выделены печатными буквами и подчеркнуты. Колечки и закорючки сопровождали комментарии Этель: «Отец Нив, неженатый и привлекательный». В стороне она неумело попыталась скопировать один из набросков Ренаты из книги рецептов.
«Майлса бы удар хватил, увидев это, — произнесла Нив. — Я, помню, тогда вынуждена была ей сказать, что он еще не совсем здоров, чтобы планировать какие-то встречи, потому что та уж собралась пригласить его на какой-то официальный обед в честь Нового Года. Я подумала, что он был бы в шоке».
Нив снова вернулась к последней неделе марта переписала к себе в книжечку имена, упоминаемые Этель. "В конце концов, нам хоть есть с чего начинать, " — сказала она. Два имени бросились ей в глаза. Тони Менделл, редактор «Контемпорари Вумен». Конечно, коктейль-парти — не самое удачное место, чтобы просить человека порыться в памяти и вспомнить, что еще могла сказать Этель о своем возможном местопребывании, но что поделаешь. Джек Кэмпбелл. Совершенно ясно, что контракт на книгу стал самым главным событием для Этель. Может быть, она говорила о своих планах гораздо больше, чем он смог сразу вспомнить.
Нив спрятала свою записную книжку и застегнула портфель. "Я лучше пойду, " — сказала она. Она обмотала горло красно-синим шарфом, и копна ее черных волос откинулась назад, за высокий воротник пальто.
«Ты потрясающе выглядишь, — заметила Це-Це. — Я слышала в лифте, как один с одиннадцатого этажа спрашивал о тебе».
Нив натянула перчатки. «Я надеюсь, не менее, чем Прекрасный Принц».
Це-Це хихикнула. «Да, где-то между сорока и смертью — старая вешалка. Изрядно потертый».
«Спасибо, можешь оставить его себе. Ладно, если Этель вдруг заявится, или ее дорогой племянничек вернется пораньше, ты знаешь, что рассказать. Сделай что-нибудь в кухонных шкафах, перемой стаканы или протри полки. В общем, сделай вид, что очень занята, а сама понаблюдай». Взгляд Нив упал на стопку почты. «Просмотри это, может, Этель получила какое-то письмо, которое изменило ее планы. О Боже, я чувствую себя, как тот Любопытный Том, но мы должны что-то предпринять. Ведь нам обоим кажется все это странным, мы не можем просто так все оставить».
Уже у двери она оглянулась: «Ты, в самом деле, ухитряешься придать этой квартире нормальный вид, — сказала она. — Она очень напоминает мне ее хозяйку. Что первое бросается здесь в глаза? Сплошной кавардак, и, естественно, это вызывает отвращение. Так и Этель — ее поступки часто настолько неожиданны, что иногда как-то забываешь, что она очень умная женщина».
Стена у двери была сплошь увешана рекламными фотографиями Этель, которые Нив, держа руку на ручке двери, задержалась посмотреть. На большинстве фотографий Этель выглядела так, как будто фотограф выхватил ее в кадр во время вынесения приговора. Рот слегка приоткрыт, глаза горят, даже на снимках видно, что все лицо в движении.
Один снимок особенно привлек внимание Нив — грустные глаза, сжатый рот, неподвижное спокойное лицо. Что же Этель хочет этим сказать? «Я родилась в День св. Валентина. Легко запомнить, не так ли? Но знаете ли вы, сколько лет я не получала ни одной открытки, ни одного телефонного звонка в этот день. Я устала петь „С Днем Рождения“ сама себе».
На прошлый День св. Валентина Нив как раз собиралась послать Этель цветы и пригласить ее пообедать, но она тогда уехала кататься на лыжах в Вейл. «Прости меня Этель, — подумала она, — мне жаль, что так получилось».
Но ей показалось, что грустные глаза смотрят непрощающе.
* * *
После перенесенной операции Майлс взял за привычку совершать длительные послеобеденные прогулки. Последние четыре месяца он также регулярно навещал психотерапевта в восточной части 75-ой улицы, о чем Нив даже не догадывалась. «У вас депрессия, — без обиняков высказал ему наблюдавший его кардиолог, — так часто бывает после подобной операции, такова специфика. Но я подозреваю, что ваша депрессия имеет еще и другие корни». И он заставил Майлса сходить первый раз на прием к доктору Адаму Фелтону.
