У Федора закружилась голова:
– Таня, ты в своем уме? Одумайся, остановись!
– Я остановлюсь, только когда моя дочь вернется домой! – отчеканила Татьяна.
– Господи, какое счастье, что у нас нет общих детей, – вдруг вырвалось у Федора.
– Что?
– Что слышала.
Татьяна молча вышла, и через несколько секунд громко хлопнула дверь спальни.
Федор поморщился – в самом деле, грубовато вышло.
Он отправился на кухню, поставил чайник, стараясь не шуметь. Хоть подкрепиться, прежде чем скандал зайдет на второй круг. Тут зазвонил телефон, Федор успел взять трубку быстрее жены. Она замерла рядом.
В трубке Ленка ледяным тоном проинформировала, что с ней все в порядке, и в следующий раз она даст о себе знать уже из Иванова. Федор попросил о встрече, Ленка сначала отказывалась, потом согласилась увидеться на нейтральной территории, но Федор сказал, что уже поздно, лучше он сам подъедет. Поколебавшись, Лена все-таки назвала адрес, о котором он и так догадывался, но заявила, что если он приедет с матерью, то она не откроет, а вызовет милицию, чтобы их забрали за хулиганство.
– Мне даже просто любопытно посмотреть, что из этого получится, – фыркнул Федор и стал собираться.
Жена тоже подхватилась, но Федор не пустил. Времени и сил на новый виток скандала не оставалось, поэтому он просто отодвинул Татьяну от двери, быстро вышел и ключами закрыл на нижний замок, который нельзя было отпереть изнутри.
Дочь обосновалась у своей школьной приятельницы Тамарки, адрес которой был Федору хорошо знаком. Он много раз отводил туда маленькую Ленку на детские праздники или просто в гости. Татьяне не нравилась эта семья, она пыталась раздружить девчонок, но, потерпев неудачу, наотрез отказалась водить Лену к неугодной подружке. Так что это приходилось делать только Федору.
Он ехал знакомым маршрутом и вспоминал давние прогулки с дочерью. Тогда ему по должности было еще положено ходить пешком, он приноравливался к детскому шагу, крепко держа в руке маленькую теплую ладошку, а Ленка егозила, с неожиданной силой дергала его за руку, когда на пути попадалось что-то интересное, а потом уставала, начинала на нем виснуть и проситься на ручки. С неожиданной ясностью вспомнился ветреный мартовский день. Солнце било изо всех сил, плавило лежалые серые сугробы по обочинам, и вода неслась по неровному асфальту быстрым сверкающим ручьем, он даже журчал, как настоящий ручей, и делал водоворотики над самыми глубокими ямами. Ленка шлепала по воде красными резиновыми сапожками, а потом достала из ранца тетрадку, вырвала оттуда листок, точно такой же, как тот, на котором сегодня написала родителям прощальное письмо, сложила кораблик и пустила его плыть по ручью, подгоняя найденной тут же палочкой. И вот странность, Федор отчетливо помнил, что тогда отчаянно скучал, хотелось, чтобы Ленка скорее угомонилась и пошла домой, а теперь кажется, что в тот день он был счастлив.
Прежде чем открыть, Лена долго и демонстративно смотрела в глазок.
– Ты один?
– Как видишь.
Федор шагнул в квартиру, в которой царил такой же художественный беспорядок, как и десять лет назад. Прислушался.
– Родители на даче, – процедила Лена.
– А Тамарка где прячется? Выходи, укрывательница раненых партизан, – крикнул Федор, – не обижу!
– Она просто деликатный человек и дает нам поговорить наедине. Чаю?
– А ты знаешь, я бы даже поел. Сегодня маме было как-то не до ужина, догадываешься почему?
– Пойдем.
Лена провела его на маленькую узкую кухню, которая казалась еще меньше оттого, что на подоконнике густо и пышно росли какие-то цветы. Федор на всякий случай сел от них подальше, чтобы ненароком не смахнуть на пол горшок или не поломать кусты. Дочь со стуком поставила перед ним тарелку с двумя толстыми ломтями черного хлеба, на которых лежали неровно отрезанные кружочки докторской колбасы. Федор поморщился:
– Ну что это, Лена? Хуже мужика…
– Не нравится, уберу.
Федор притянул тарелку к себе поближе:
– Я просто слишком голодный.
Пожав плечами, Лена села напротив, закинула ногу на ногу и нарочито эффектным жестом достала из пачки сигарету.
Приподнявшись, Федор быстро вырвал курево у нее из рук.
– Господи, доченька, убивать-то себя зачем? Тем более теперь, когда ты избавилась от сволочей-родителей и жизнь твоя только начинается.
Лена усмехнулась.
– Ты вообще береги, пожалуйста, себя, как бы оно там дальше ни повернулось, – сказал Федор, – не кури, не пей, не водись с кем попало. Не делай ничего себе во вред, хорошо?
– А ты не злишься на меня?
– Нет.
– И я на тебя тоже не злюсь, хоть ты меня ни разу от нее не защитил.
– Лена, ты головой-то подумай! Как это я буду тебя защищать от твоей собственной матери?
– От психопатки.
– Не говори так. Она хорошая, просто очень сильно волнуется за тебя.
– Ага, а чтобы она не волновалась, я должна заживо себя похоронить. Нет, спасибо.
Не зная, что на это возразить, Федор откусил от бутерброда.
Лена молча смотрела, как он ест, потом спохватилась и налила ему чаю, положив сахару ровно две ложки без верха, как он любил. Федор улыбнулся.
– Леночка, да, вы с мамой в последнее время сильно изводили друг друга.
– Это очень мягко говоря. И не мы, а она.
– В общем, я понимаю, за что ты на нее злишься и сейчас помнишь только плохое, но ведь было и хорошее.
– Правда? Неужели?
– Было, было.
– Что ж, освежи мою память.
– Помнишь, ты маленькая в больнице лежала?
– Смутно.
– Так вот если бы не мамина энергия, тебя бы уже не было на свете. Она весь город подняла и нашла одного-единственного профессора, который поставил тебе правильный диагноз и вылечил, потому что остальные врачи тебя конкретно хоронили. А потом, когда ты стала поправляться, то ничего не ела, так мама три раза в день ездила в больницу, чтобы привезти тебе икру – единственную еду, которую ты могла принимать внутрь. И всякий раз ей приходилось унижаться перед нянечками, чтобы пропустили, потому что не знаю, как сейчас, а тогда детская больница охранялась лучше тюрьмы. Заметь, Леночка, она все это делала, а не я. Я в это время строил свою карьеру и смирился с тем, что ты умрешь.
– Я тебе не верю.
– Твое дело, но я говорю правду. Мне даже хотелось, чтобы это уже произошло, мы отгоревали и зажили дальше. Согласись, что после этого просить меня, чтобы я тебя защитил от человека, который любит тебя больше всего на свете, как-то нелогично.
