Немного поколебавшись, Федор решил, что уже можно, открыл старенький холодильник и укоризненно вздохнул. Ничего, кроме пятака яиц и маленького кусочка сыра в серой бумаге, внутри не обнаружилось. Он даже в самый пик холостяцкой жизни не достигал такого уровня аскезы, всегда хоть кастрюля с супом, да была.
Снова его посетило то ли видение, то ли предчувствие, как давеча на заливе. На секунду он поверил, что давно уже здесь хозяин, Глашин муж, и сегодня не второе их свидание, а обычное семейное утро выходного дня. В маленькой комнате он не был, но вдруг решил, что если сейчас откроет дверь, то увидит, как спят их общие с Глашей дети, натянув легкие байковые одеяла на головы так, что видны только беленькие хохолки, зато голенастые мальчишеские ноги, все в ссадинах и царапинах, торчат наружу.
«А вдруг сбудется?» – улыбнулся Федор.
Заварив чай по всем правилам, он вышел в маленький коридорчик. За дверью ванной шумела вода.
Федор постучал.
– Что?
– Ничего, так. Может, пустишь?
За дверью помолчали.
– Так что, Глашенька?
– Нет, извини.
– Это ты извини, если обидел.
За дверью засмеялись:
– Да чем же, Федя? Ведь дураку понятно, зачем ты сюда пришел.
– А вот и не за этим, – буркнул он.
Шум воды прекратился, и что-то плеснуло. Наверное, Глаша вышла из ванны и теперь вытирается. Федор не стал напрягать воображение.
– Нет, Глаша, не за этим, – повторил он.
За дверью раздалось негромкое жужжание фена.
– Чай стынет! – крикнул Федор и вернулся в кухню.
Глаша присоединилась к нему через несколько минут, и Федор впервые подумал о том, что она по-настоящему красивая, а не только когда улыбается.
Вдруг оказалось, что у нее густые каштановые волосы, сияющие глаза и яркие пухлые губы. Широкий пояс летней юбки подчеркивал на удивление тонкую талию.
– Обалденно выглядишь!
– Спасибо.
– Чай готов, только вот еды я в твоем доме не нашел.
Усмехнувшись, Глаша достала из хлебницы бублик, нацепила его на вилку и подержала над зажженной газовой конфоркой, сначала с одной, потом с другой стороны. Маковые зернышки сгорали, искря и потрескивая.
Глаша быстрым жестом отломила половину и на второй вилке подала Федору.
– Чем могу.
– Ужас.
– Что-то сегодня тебе вообще не повезло. Ни поесть, ни потрахаться.
Федор улыбнулся:
– Да нет, Глаша. Не волнуйся за меня, в сорок семь лет это вообще очень приятное чувство – когда хочешь и можешь, а не будешь.
– Ладно.
– Можем пообедать с тобой в одном интересном местечке на природе.
– Да? И что же это за место?
– Ты не знаешь. Это для своих.
Глаша фыркнула:
– И под каким соусом ты планируешь там вместе со мною появиться?
Федор пожал плечами.
– Вот именно.
Они ненадолго съездили к заливу, и в тот раз больше ничего не было. Прощаясь, Глаша сказала: «Это наш последний шанс».
Федор и сам понимал, что ни к чему хорошему эта связь не приведет. Он женат, и развод означает крах карьеры, уже не говоря о том, что оставлять супругу, с которой прожил двадцать лет, просто непорядочно и неприлично. Исполнение своих обязательств перед женой – последнее, что отделяет его от полного подонка.
Роль любовницы всегда унизительна, каким великим чувством ее ни оправдывай. Он сам будет счастлив и редкими встречами, но Глаша заплатит за них слишком большую цену.
Федор искренне хотел остановиться и дал себе очередную клятву больше никогда не пытаться увидеть Глашу. В этот раз не ради себя, а ради девушки.
И он держал свое слово, хоть это оказалось очень нелегко. Почти каждую ночь он видел длинные подробные сны, в которых был счастливо женат на Глаше, и они занимались какой-то мелкой бытовой ерундой. То клеили обои, то обедали, а то он шел на родительское собрание и никак не мог найти дорогу в школу.
Снилась жизнь, которой ему не суждено прожить.
Так прошла неделя, и легче нисколько не становилось, но Федор держался. Убеждал себя в тысячный раз, что это просто идиотский каприз стареющего мужика, никогда не изменявшего своей жене, что, конечно, похвально и правильно, но стратегически неверно. Когда отклоняешься от точки равновесия в одну сторону, то жди, что шатнет в другую – закон физики. Надо было трахаться, когда предлагали, тогда бы он в сторону Глаши даже не посмотрел.
В пятницу он вспомнил о том, что ему нужно на примерку костюма, как раз после того, как водитель высадил его у дома и уехал. Проводив взглядом исчезающую за углом служебную «Волгу», Федор чертыхнулся. Пропускать примерку не очень хотелось – портной был человек серьезный, шил только для самых свойских своих, и то не вдруг к нему попадешь – даже ОБХССом грозить бесполезно. Обидится, и перенесет примерку на полгода, и сошьет не так идеально, как всегда, ибо хоть ты и прокурор, а должен понимать, что истинные хозяева жизни – это торгаши и сфера обслуживания.
За день Федор устал, хотелось растянуться на диване со стаканом холодной минералки, но новый костюм был необходим. В любой момент могут вызвать наверх для представления, а пословицу «встречают по одежке» еще никто не отменял.
Портной жил недалеко, в двух станциях метро, и Федор прикинул, что так будет быстрее и даже приятнее, чем на машине, которая весь день подогревалась на солнце и сейчас представляет собой духовку для поджаривания амбициозных прокуроров.
В вагоне было просторно, но без свободных мест, и Федор всю дорогу простоял, изучая схему метрополитена. Многие кружочки станций, раньше обведенные по контуру, теперь были полностью закрашены – значит, их достроили и открыли, а он и не заметил. Надо будет как-нибудь полюбопытствовать, съездить. Метро строят красивое даже теперь, когда прошла мода на сталинский ампир.
Выйдя на перрон, он вдруг столкнулся с Глашей. Встреча оказалась такой внезапной, что Федор не сразу понял, что произошло.
– Ты? – спросили они хором.
Мимо прогрохотал поезд, обдав их теплым ветром.
– Все-таки судьба ведет себя по-хамски, – буркнула Глаша.
– Не то слово.
Встали на эскалатор, он на ступеньку ниже Глаши, отчего их губы оказались на одном уровне. Поцеловались.
– Так неприлично, – шепнула Глаша, отстраняясь от него.
– Ты права, – Федор снова приник к ее губам.
Эскалатор довез их до вестибюля, и они, не сговариваясь, перешли на соседний, спускавшийся вниз.
– Похоже, это единственный способ, – мрачно сказала Глаша, – переспать и понять, что оно того не стоит.
